Борис Рощин - Открытая дверь

Данила уже знал, что слова «бездарный неудачник» были для папы самыми обидными. После них он становился зловеще спокойным, переходил с мамой на «вы» и частенько доводил ее до истерики.

— Значит, вам позволительно сравнивать себя с Анной Григорьевной Достоевской? — спросил папа тихо. — Но Анна Григорьевна была верной и заботливой женой, хорошей матерью своим детям и создала «Воспоминания». А что создали вы с вашими претензиями на талант? Натюрморт «Трапеза холостяка»? Графические шедевры «Дворы и подворотни»?

«И не надоест им, — тоскливо подумал Данила, — нужна мне эта дубленка! В куртке удобнее, легче…» Нет, в старой бабушкиной квартире всем им жилось лучше, спокойнее, интересней. Теперь мама просто не может работать, когда он стоит рядом, смотрит, как она рисует. Теперь она работает в своей мастерской одна и даже летом в деревне редко берет его с собой на этюды. А раньше мама говорила, что Данила ее вдохновляет. Сколько старых улиц они исходили с мамой, сколько мрачных дворов облазили, пока папа писал свою книгу в «кабинете» за ширмой. Говоря откровенно, Данила никак не мог понять маминой страсти забираться в самые глухие и мрачные дворы, похожие на громадные каменные колодцы. Во дворы эти никогда не заглядывало солнце, там всегда пахло от мусорных бачков и даже днем было безлюдно и жутковато. На маминых рисунках дворы эти получались еще страшнее и как-то все в наклонку. Дома стояли словно пьяные каменные великаны, упершись один другому лоб в лоб, и смотрели сверху вниз бесчисленными глазами-окнами хмуро и пусто. А над головами их виднелся крошечный лоскут неба.

Однажды папа, посмотрев мамины рисунки, сказал:

— Не пойму я тебя, Тасенька… Почему у тебя все так мрачно и все наперекосяк? Ведь ты же по природе оптимистка. И еще, мне кажется, что ты упираешься в мелкотемье. Твои пейзажи маслом мне нравятся куда больше.

— «Не понимаю», «нравятся» — не самые веские аргументы во взглядах на живопись, — резко ответила мама. — Что же касается мелкотемья, то глубина любой темы зависит только от художника. И если я строю свои дворы не по твоим строительным чертежам и отвесам, извини. В живописи тоже имеются свои правила и законы, и, чтобы рассуждать о ней, необходимо их знать.

Это была первая размолвка родителей, запомнившаяся Даниле. Папа с мамой не разговаривали потом целый день, и Данила, как мог, старался примирить родителей. В глубине души он был на стороне отца. Дворовые рисунки матери ему тоже не нравились. Ему даже казалось, что от постоянных скитаний по мрачным дворам у мамы портится характер, она становится хмурой, раздражительной и даже злой. Совсем другой была мама, когда выезжали они за город на этюды. Они забирались куда-нибудь на горку или усаживались с этюдником на обрывистом речном берегу. Мама брала в руки кисточки, а он сползал по теплому прибрежному песку к реке. Вокруг было столько зелени, воды и солнца, что он, как и отец, не мог понять: почему назавтра мама вновь спешит с альбомом в старые каменные мешки? Что привлекает ее там? Почему она не прислушивается к папиным словам, может быть, она и вправду чего-то не понимает?

Однажды произошло одно неприметное событие, которое помнит теперь только он, Данила. В тот день он впервые почувствовал беду, которая приблизилась к их дому. Это случилось вскоре после смерти бабушки. Они с Аркашкой Черным мастерили в зарослях акации самопал, как вдруг Данила увидел мать, идущую по набережной с каким-то незнакомым человеком. Человек этот был маленького роста и едва доходил блестящей на солнце лысиной матери до плеча. Данила не мог сразу сообразить, что поразило его. И только спустя мгновенье понял: руки! Лысый и мама шли держась за руки!

— Хахаля завела, — тотчас определил Аркашка, проследив за взглядом Данилы, и, отвечая на его немой вопрос, коротко разъяснил, зачем ходят к матерям хахали. — К моей мамке тоже ходил один, — продолжал Аркашка, — поначалу конфет приносил и денег мне давал, а потом батя про него дознался и мамку по голове бутылкой стукнул. А мамка думала, что это я бате про хахаля сказал, и лыжи мне не купила.

Прячась за кустами, они вплотную подобрались к решетчатой ограде и стали наблюдать за парочкой.

Неподалеку от сквера лысый распрощался с мамой. Он долго не отпускал ее руку, и мама, смеясь, уперлась ему в грудь свободной рукой и легонько оттолкнула лысого.

— Точно, хахаль! — подтвердил Аркашка. — Жди, придет с конфетами.

Лысый и впрямь скоро появился в их доме. Но появился с разрешения папы. Накануне его прихода Данила проснулся ночью от шепота матери. Кровать родителей стояла совсем близко от его диванчика, и он слышал каждое их слово:

— Знаешь, Миша, Емелин из Союза художников набивается к нам в друзья, — сказала мама.

— Чего ему надо? — сонно буркнул папа.

— Миша, — укоризненно прошептала мама, — ты что, не можешь понять таких вещей или не хочешь? Да я нравлюсь Емелину!

— Да? — промычал папа. — Ну и что?

— А то, что Емелин идет сейчас в гору и скоро будет в Союзе большой силой. Иметь такую поддержку…

— Чего ты от меня-то хочешь? — спросил папа.

— Я думаю, нам надо подружиться с Емелиным, — объяснила мама. — Пригласить его к нам, тебе с ним познакомиться.

— Ну, пригласи, — согласился папа, — только меня уволь от общения. Мне сейчас просто не до знакомств. И давай спать.

Все произошло почти так, как предсказывал Аркашка Черный. Лысый появился у них через несколько дней после того ночного разговора родителей. Мама подтолкнула Данилу к лысому, сказала:

— Мой сын Данила.

Лысый, морщинисто щурясь, расстегнул портфель и достал коробку конфет. Веко глаза Данилы задергалось, он принял коробку из рук лысого и, прикрывая ею глаз, вдруг громко рассмеялся и выскочил за дверь. Потом мама укоряла его, стыдила, объясняла, что так нельзя вести себя со взрослыми незнакомыми людьми, а Данила думал: почему мама с папой считают, что он ничего не понимает? Он давно все понимает, все! Он знает даже то, о чем еще не подозревает папа и сама мама, возможно, не совсем ясно осознает. Только он предчувствует: скоро всем — и папе, и маме, и ему — будет плохо. Воспитательница Нина Петровна каждый день напоминает им в садике, что они должны быть честными, всегда говорить только правду, бороться против лжи, обмана. В садике обман и ложь Даниле были предельно ясны: Витька Бабинов. При любом удобном случае Витька открывал чужие шкафчики и шарил по карманам пальто. И если находил конфеты, тут же съедал их. Они дружно боролись против этого зла — сообщали Нине Петровне о Витькиных делишках, хором стыдили его, отказывались с ним играть и дружить. Но то, Данила понимал — было детской ложью. Здесь же взрослая ложь грозно входила в их дом. Он чувствовал ее, ощущал, но ничего не мог поделать, ничего не мог предпринять против нее. Возможно, он решился бы поговорить о своих сомнениях с родителями, чтобы все стало ясно и просто, как раньше, но… Они просто посмеются над ним, как бывало всегда, когда он пытался выяснить у них какой-нибудь серьезный вопрос. Например, откуда берутся дети? Когда он спрашивал их об этом, папа с мамой нехорошо усмехались, переглядывались и говорили, что детей находят в капусте. Он уже тогда не верил им и шел за разъяснением к Аркашке Черному…