Борис Рощин - Открытая дверь

Антоныч незаметно отделился от толпы и побрел прочь, в лес. Бродил по лесу долго, углубляясь все дальше и дальше в хмурую болотно-елочную тишь. Все так же пусто и гулко было на душе, не думалось ни о чем и ничего не хотелось.

Он вышел к лесному ручью с песчано-белым дном и невесть сколько сидел на берегу его, на старом замшелом пне. Несколько раз доставал из кармана пустой портсигар и с досадой щелкал крышкой. Желание курить возвращало его к действительности, напоминало, что сиди не сиди в лесу, а возвращаться в опустевший свой дом придется.

В поисках завалявшегося курева Антоныч хлопал себя по карманам и вдруг нащупал за пазухой какой-то сверток. Достал его, развернул. Деньги! Только сейчас Антоныч вспомнил, что деньги эти Петька Убогий просил переслать семье в Псков, а он забыл, не до того было, не до денег. Но сейчас Антоныч даже обрадовался заботе, которая свалилась на него. Она словно бы вытолкнула его из пустоты, разбудила. «На почту надо сходить, — проговорил Антоныч вслух, поднимаясь с пня, — переслать Петькиным деньги».

Из леса Антоныч возвращался спорым деловым шагом, с хрустом давя мелкие сухие сучья. Путь к почте лежал через вокзал. Уже подходя к вокзалу, Антоныч услышал чей-то голос:

— Этот поезд куда идет? В Новгород?

— В Псков, — ответили ему.

«В Псков? — Антоныч замедлил шаг. — Постой, постой, когда это у Петькиной дочки день рождения? В понедельник, кажись, говорил. Ну да, в понедельник. А сегодня?.. Выходит, сегодня у дочки его день рождения и есть. А я вот матушку похоронил сегодня… До Пскова на поезде часа два с половиной — три всего…»

Антоныч и не заметил, как подошел к билетной кассе, встал в очередь, шумную, галдящую.

— Кому до Пскова, подходи без очереди! — прокричала в окошко пожилая кассирша. — Через пять минут поезд отходит.

— Мне до Пскова, — проговорил Антоныч и протянул кассирше деньги, не Петькины, свои.

Через три часа с небольшим Антоныч уже стучался в дверь запыленного бревенчатого домика на привокзальной улице Пскова. Зажатый со всех сторон многоэтажными каменными коробками, домик выглядел сиротливо-заброшенным, приготовившимся к сносу. Лишь крошечный садик под окнами с седыми от пыли кустами цветущих георгинов слегка оживлял его.

На повторный стук дверь распахнулась, и Антоныч невольно вздрогнул, так похожа была стоящая перед ним женщина на Марию, жену его бывшую. Те же глаза, слегка раскосые, крутой лоб, подбородок с ямочкой, и плечи такие же острые, угловатые.

— Вам кого? — спросила женщина, и голос ее тоже походил на голос Марии.

— Осипову надобно мне, Веру Павловну, — проговорил Антоныч и добавил: — Здравствуйте!

— Я Осипова, — ответила женщина, и глаза ее затревожились, потемнели.

— Я от Петра…

— Случилось что? — быстро, но тихо спросила женщина.

— Ничего не случилось, деньги я вам от Петра привез и гостинец дочке на день рождения.

И по тому, как сразу исчезло напряжение с лица хозяйки, по дрогнувшим в улыбке ненакрашенным губам ее, Антоныч понял, что в доме он будет гостем желанным.

Светлане, Петькиной дочке, Антоныч вручил две небольшие шоколадки, прихваченные им в привокзальном буфете, и куколку-сувенир, приобретенную в газетном киоске.

— Папа прислал на день рождения, — пояснил Антоныч девочке.

— Спасибо, — тихо и грустно ответила девочка и посмотрела на него печально-большущими — Петькиными глазищами.

— Одна живете или замужем? — спросил Антоныч хозяйку, хотя догадался уже по немудреной обстановке в комнате, что мужиком здесь и не пахнет.

— Сейчас и не такие красавицы, как я, без мужей живут, — усмехнулась Вера Павловна, застилая стол скатертью.

— Я так и подумал: ежели бывшего мужа листом исполнительным не допекает, значит, одна надолго… Или с новым мужиком хорошо живут.

— Вы проездом у нас или по делу какому? — поинтересовалась хозяйка, переводя разговор на другую тему.

— Матушку я свою сегодня похоронил, — пояснил Антоныч просто. — Дома никого, на душе муторно, пусто. Дай, думаю, махну в Псков, развею кручину. Петр деньги вам переслать просил меня, а я с похоронами закрутился. Ежели не стесню вас, переночевать думаю, а завтра поутру и домой.

— Да чего там, ночуйте! Места хватит, — проговорила Вера Павловна и посмотрела на гостя жалостливо. — Значит, матушку похоронили… А я свою не помню даже, сестра старшая растила-воспитывала. Петина мама к нам приезжает часто, гостит. Она на Чудском озере в деревне Спицино живет. Нонешнее лето Светлана у нее в деревне жила, недавно только привезла ее. И уезжать не хотела от бабушки. Болеет она у меня часто. Устроила ее в садик на круглосуточные, а жалко оставлять. Вот и беру домой через день.

— Работаете где? — поинтересовался Антоныч.

— Раньше в РСУ маляром работала, а теперь в домоуправлении. Петина мама в деревню нас к себе зовет насовсем переезжать. Хозяйство у нее там, дом, корова, куры. А я боюсь в деревню.

— Это верно, — согласился Антоныч, — к деревне сызмальства привычка должна быть, без привычки боязно. Семьей с мужиком в деревню перебираться — еще куды ни шло, а одному — от тоски завоешь.

Пока хозяйка накрывала на стол, Антоныч несколько раз пытался вывести их разговор-беседу на Петьку, но Вера Павловна всякий раз переводила разговор на другое. Дочка Петькина съела шоколадку и поосмелела, пошла к гостю на руки. Антоныч и за стол сел с девочкой на коленях, и чай пил вприкуску вместе с ней из одного блюдца. Спиртного на стол хозяйка не выставила никакого, даже не заикнулась о нем, будто вовсе его на свете не существовало. Знал Антоныч, что такое бывает только в семьях, где нагоревались от зелья вдоволь, по самую, как говорится, завязку, и уже не считают зазорным принимать гостя без рюмки на столе.

Постелили ему на полу. Хозяйка заикнулась было о кровати, но Антоныч отказался от кровати наотрез. Как только лег, сразу повернулся лицом к стене, чтобы не смущать хозяйку, но едва Вера Павловна щелкнула выключателем и улеглась на кровати рядом с дочкой, Антоныч перевернулся на спину. Долго лежал с открытыми глазами, смотрел в потолок, на котором играли блики привокзальных огней. Где-то совсем рядом лязгали вагоны, перекликались гудками тепловозы, и люди перекликались, наверное, железнодорожники. И от этих голосов, машинных и человеческих, от всех волнений печального дня Антонычу стало вдруг так одиноко и неуютно, что он застонал.

— Не спите? — тихо спросила хозяйка.

— Не сплю.

— Как там Петр-то мой?

— Работает…

Антоныч ждал, что Вера Павловна начнет расспрашивать про бывшего своего мужа, но женщина молчала. Возле самого окна трубно крикнул тепловоз, девочка пробормотала что-то во сне, но не проснулась.