Иосиф Герасимов - Ночные трамваи

Владлен Федорович понравился Кляпину сразу — представительный, ухоженный, он его помнил еще со школьных лет, но тогда Влад был балованный парень, занимался теннисом, девчонки вокруг него роились. Ребята попробовали его учить, он один от троих отбился — знал приемы, — к нему и приставать перестали. Трубицын приехал в Третьяков из областного центра, после того как поработал там, одни говорили, что у него произошли какие-то неприятности и его вроде бы сюда направили в наказание, другие же, более осведомленные, указывали: Трубицын сам в Третьяков напросился, потому что иначе ему без низовой работы не сделать по нынешним временам крутого рывка вперед. Ну а какая же это низовая работа, когда ты вроде бы хозяин не только города, но и всего района. Владлен Федорович и поселился не в отцовском доме, а в особнячке, там всегда жили председатели, пока их не переводили на другую работу. Правда, для каждого этот особнячок переоборудовали по вкусу нового жильца. Кляпин там бывал часто, ничего особенного он в этом доме не находил. Дом как дом, четыре комнаты, правда, окружал особняк небольшой садик, создававший уют и тишину.

Владлен Федорович, еще когда брал Сергея на испытательный срок, предупредил:

— Надеюсь, ты понимаешь, водитель у председателя не только человек за рулем…

Сергей понимал, но не до конца. По-настоящему понял многое позднее, постепенно стал соображать — он один из самых доверенных людей Трубицына, хранитель его многих мелких тайн, о которых никто во всем белом свете и не догадывается, но хранить эти тайны Кляпину тоже не следует, лучше о них даже и не помнить.

Он и старался не помнить. При нем иногда велись в машине разговоры с разными людьми, эти разговоры конечно же носили тайный смысл, хотя в них назывались вещи будничные, шла мера на гектары, центнеры, кубометры, а смысл сводился к одному: как сделать так, чтобы никто не пострадал, чтобы т а м были довольны делами, происходящими в каждом районном закутке, и чтобы люди живущие в этих закутках, не были ни в чем обижены. Конечно же сделать это прямыми ходами порой было невозможно, и это все понимали, но чтобы это хотя бы к а з а л о с ь возможным, и нужны были тайные планы, особые расчеты, иногда очень сложные, требующие серьезного напряжения ума и знания многих глубинных течений, в которые не каждый способен проникнуть. Слушая эти разговоры, Сергей Кляпин понимал, какие сложные и нелегкие дела у его «босса», и часто восхищался, как Трубицын быстро и тонко находит решения и указывает на них тому, о ком печется, но при этом всегда сумеет сделать так, что вроде бы ничего не советовал — ведь разговор с глазу на глаз, более того, неизменно предупредит: я этого, дорогой товарищ такой-то, вообще не знаю, и тот соглашается: ну конечно же, Владлен Федорович, только я сам никогда не забуду, что вы нас выручили. А потом Кляпин узнавал, что в каком-нибудь Прудкино сбивали колонну машин, выезжали за триста, а то и дальше километров, скупали, пока местные власти не опомнились, у жителей бычков, поросят или какую-нибудь другую живность, а то и меняли на зерно и везли купленную или обмененную скотину прямым ходом на мясокомбинат, — и с планом все было хорошо.

Ну, много всего было. Конечно, это все трудные, но неизбежные дела — такое Кляпин явственно чувствовал, и слышал иногда кое от кого, что Владлен Федорович не просто великий мастер своих дел, но творить их умеет, никого в них не впутывая, ни одного из районных начальников, и это было очень важно, потому что взятое им на себя при нем же и оставалось, ни в какие стороны не шло.

Во всех этих скитаниях была своя приятная сторона дела.

Конечно, поначалу Кляпин был дурак дураком, и когда на мясокомбинате ему сказали, чтобы он загнал машину в гараж, там ее помоют и подзаправят, а он пусть отдыхает, пока его шеф с начальниками беседует и в президиуме сидит, он воспринял это как обычную в таких случаях меру, но потом, когда добрались домой и он открыл багажник, — увидел там пакеты со всякими копченостями. Обомлел, сказал об этом испуганно Трубицыну, тот усмехнулся, ответил: «Вот ведь фокусники… Ну, занеси на кухню. А вон тот пакет себе оставь. — И хмыкнул: — Не повезешь же назад». Потом он уж ничего не спрашивал, когда находил в багажнике после посещения молокозавода ящик со сгущенкой или ящики с помидорами, свежими огурцами, это стало обычным, и часто Кляпин даже не видел тех людей, кто это делал: оставлял в нужном месте машину с открытым багажником и уходил.

Он считал: наверное, так и должно быть, потому что Трубицын человек слишком занятой, он работает иногда и по двенадцать, четырнадцать часов, печется об общем благе и всего себя отдает общественному долгу, и конечно же общество должно ему хоть как-то компенсировать эти заботы, ведь для комбината, или завода, или совхоза — это все мелочишка, оброненный пятак, не более того, а то, что все это совершается втайне, — тоже правильно, другие люди могут и не понять того, что понимает Кляпин. А понимает он это так: чем шире сфера деятельности человека, тем чаще ему приходится приносить свое время, свои чувства, вообще свое личное в жертву общественному долгу, а это не так мало, потому Кляпин тут на стороне Трубицына. Он уверен: общая ответственность в принципе устраняет личную, мысль эту как-то обронил Владлен Федорович, и Сергей ее принял. Ведь сам Трубицын ничего для себя не просит, не требует, а те, кто печется о нем, тоже растворяются в туманной мгле текучего быта.

Когда появился Антон Вахрушев, Трубицын очень ему обрадовался, возил его по району, расспрашивал, какие тот страны повидал, очень подробно расспрашивал, потом пробовал говорить с ним по-английски. Антон этому языку, как все моряки, был обучен, а Трубицын учил его в институте, считал: знать этот язык надо обязательно, он радовался, что сейчас есть с кем перекинуться словом на английском.

Трубицын и уговорил Антона поехать в областной центр на курсы руководителей, полгода учебы всего, и Антон поехал, а когда вернулся, запросился в Синельник на подсобное. Трубицын его отговаривал, говорил: разоренное хозяйство, а потом согласился, сказал, ладно, поможем. И помогал, очень даже помогал…

Все началось с этих чертовых арбузов. Сергею хоть и было тогда обидно, что его привезли связанным, но потом он на Вахрушева зла не держал, более того — относился к нему уважительно, потому что понимал: этот мужик независим, он решил жить на свой манер, так и будет жить, никто его не запугает, да он никого и не боится. Они потом, после этой истории с арбузами, не раз встречались, и Сергей всегда ему кланялся, даже, бывало, перекурят вместе, он ведь из простых, этот Вахрушев, носа не задирает, да и что ему, когда у него и шмотья полно, и электроника высший класс, он спокойно делал свое дело… А дальше… Конечно, Кляпин знал всё, даже больше, чем всё, но это не его были ума дела, он их и ворошить не хотел, даже старался не думать о них, а то боялся — мысли его слишком далеко уведут, а он ведь уж отбывал два года, да тогда был холостой, а сейчас — семья.