Иосиф Герасимов - Ночные трамваи

Она слушала его и не могла как следует вспомнить, каким был этот парень, когда они учились в школе; вообще-то она его помнила, и как он дрался в школьном дворе, низко пригибаясь, вертясь волчком, бил в лицо кому-то из старшеклассников неожиданно и беспощадно, помнила, что и дома у них с другими ребятами бывал, и как танцевал он, всегда горячо, пока не взмокнет на нем рубаха, и еще помнила: учился он неплохо, особенно по математике, ну а остальное все забылось. Заставь ее сейчас рассказать, какие с ним произошли перемены, она бы не смогла… Но не в этом было дело, совсем не в этом… А через него к ней долетали отголоски совсем иной жизни, чем та, в которой она обитала уж много лет. В московских ее буднях все было ясно, хотя эта ясность тоже давалась нелегко, путем напряженной работы, переходом через множество мелких неприятностей, поисками надежных ответов на вопросы, которые приходилось задавать не только Матвею, но и многим другим людям. Но то, о чем рассказывал Кляпин, находилось где-то в стороне от нее, а может быть, и позади, потому что семнадцатилетней девчонкой оставила эти края и, когда покидала, уклад жизни в ее родном городе был иной, а может быть, ей казалось, что он был иной, многое просто стерлось в памяти или заслонилось другими заботами. Но там, в той жизни, оставался отец, и не только он, а, видимо, и многое из того, что ей казалось отброшенным навсегда.

И еще одно настораживало ее в болтовне Сергея — это упоминание о Трубицыне. Вообще-то фамилия в их краях знаменитая: когда она училась в школе, то у них был завуч с такой фамилией, а у отца — учитель Трубицын, известный инженер, о котором ходили легенды, о нем она много была наслышана. Другой Трубицын стал заместителем министра машиностроительного министерства, вот уже лет двадцать в них ходит, и время от времени к нему наезжают земляки, чтобы выпросить что-нибудь для города, и он, как правило, дает… Но тот, о котором сейчас думала Светлана, был старше ее года на четыре. Едва Кляпин назвал его фамилию, как она хотела спросить: а не тот ли, которого она знала прежде, да все не решалась, но тут рассердилась на себя и сказала:

— Твоего-то хозяина как зовут?

— Да я же говорил: Владлен Федорович. Постой, да ты же его знаешь. Ну, его батя у нас завучем был.

Да, конечно, она его знала, но очень давно, он был тогда строен, спортивен, приезжал на летние каникулы из областного города, играл в теннис. В Третьякове никто этой игры не знал, и Трубицын взялся тренировать ребят и девчонок, они соорудили корт, одевались в белые юбочки и белые майки, их специально пошили по привезенным им модным журналам. Так в Третьякове образовалась теннисная команда… Да, она его знала. Это же надо было, чтобы этот самый Трубицын стал тут председателем! А почему бы и нет, он ведь всегда думал о карьере, и отец его любил говаривать: «Влад далеко пойдет. Государственного мышления человек…» Ну, допустим, не так уж далеко и пошел, не без злорадства подумала Светлана, но тут же одернула себя: да ведь еще путь-то им всерьез только начат, сам-то он, если ей память не изменяет, журналист, а руководит районом, городом, хоть и не крупным, но все же имеющим свою славу… Конечно же Антон его знал, но вроде бы они никогда дружны не были.

Сергей говорит, будто Трубицын помог Антону… Да, конечно, он и должен был помочь…

— Ты чего, Сережа, замолчал? — сказала она. — Вроде бы говорил, будто Антон тебе по шеям надавал. За что же?

— А-а, да так… Мелочь! — засмеялся Кляпин. — Ты Синельник-то помнишь? Километров восемь от Третьякова, а угол. Ну, туда отродясь хорошей дороги не было. Однако ж там бахча знаменитая… Да помнить должна! Песчаник там и арбузы такие произрастают. Ну сахар. Разрежешь — трещит, на красном — снежный налет. Ух! Так я туда за этими арбузами и прежде мотал, когда твоим Антоном там и не пахло. Кто же синельниковского арбуза не хочет? Трубицыну говорю — я сгоняю. Он кивает: давай, мол. Только набрал машину, гляжу — твой Антон пылит. Посмотрел, поглядел. Ну, говорит, если тебе арбуза захотелось, давай к нам на склад, там взвесим и по продажной цене в кассу вноси. Ну что ты будешь делать — дурак дураком. Когда такое было? Я его послал. Спокойно, чтобы он не очень заходился. Я ведь знаю, он драке обучен, а свидетелей нет. Тогда, веришь ли, что сделал? Меня из машины выволок. Я и очухаться не успел, он мне руки за спину, ремнем стянул, на эти самые арбузы кинул, а сам за руль. Я лежу, его поливаю, а он будто не слышит. Подогнал к исполкому, прямо под окошко Трубицыну. Сигналит. Тот из кабинета выглянул. Антон машет рукой: давай, мол, сюда. Тот, конечно, вышел. А Антон ему: вот, мол, товарищ председатель, ваш шофер воровством занимается. Я его, мол, для наглядности в таком виде и доставил. Трубицын тоже все понимает, его на «гоп-стоп» не возьмешь. Что же, спрашивает, вы его ко мне? Есть милиция. А вы самоуправствуете, людей арестовываете. Что же касается арбузов, то товарищ Кляпин сейчас с вами подъедет и стоимость их в кассу внесет. И тут же мне на глазах у Антона сотню дает. Говорит: надеюсь, этого хватит… Ну зачем до такого доводить? А?.. Можно было бы и по-хорошему. А Антон твой через каблук повернулся. Флотский форс показал и ушел. Говорит: в райком. А что в райкоме? В нем Николаев. Он у нас сколько в секретарях?.. Я и не вспомню. Сейчас-то ему семьдесят с хвостиком. Он, Николаев, больше болеет, чем на бюро сидит. И на свое место конечно же Трубицына мечтает подвинуть. Ну ты скажи, Светка, ну ты умная баба, если профессор…

— Я не профессор.

— А все одно… Ну, на научном деле. Скажи, от большого ума человек такое сделает? Да я — ладно, я не обидчивый. Но ведь на эту самую синельниковскую бахчу кто только не мотает… Ты сама небось, когда девчонкой была, хаживала. Да и Антон… Ну а чтобы на Трубицына из-за такого полезть… Все равно этих арбузов сколько там сгниет…

Все, о чем он говорил, она хорошо представляла, и Антона видела в его неуклюжей решительности, она и не сомневалась, что он мог такое сделать, причем спокойно, не надрывая себе нервов, он вообще ведь был человек спокойный и если на что-нибудь решался, то действовал без всяких лишних слов. Он, наверное, и этого Кляпина скрутил быстро и без особых усилий, ничего при этом не выкрикивая. Но додумать она не успела. Впереди на дороге образовалась пробка из множества машин, и Сергей настороженно стал тормозить.

За пыльными топольками вырисовывались дома поселка кирпичного завода, и там возле самой дороги работал экскаватор, из-за него-то и сузилась шоссейка, и машины двигались в один ряд.

— Вот черти, — усмехнулся Сергей, — опять трубу перекладывают. Они ее тут, может, в двадцатый раз… — и, недоговорив, сильно засигналил, повел «Волгу» вперед; от его сигнала тяжелые грузовики застывали. Видимо, эту черную машину знали и старались уступить ей путь. Кляпин прорвался вперед, но нежданно путь перекрыл большой желтый автобус, он медленно двигался поперек дороги, стараясь выбраться на левую обочину и никого не задеть. Водитель и пассажиры смотрели куда-то вправо, видимо, там было что-то такое, что заставляло опасаться, но разглядеть, что же именно, Светлана не могла. Сергей подвинул свою машину почти к самому автобусу, остановился и засигналил, но водитель на сигнал его не обратил внимания: видно было по его массивной красной шее, как он напряжен. Автобус медленно двигался. Сергей оглянулся, чтобы сдать назад, но там уже стоял какой-то молоковоз, и тогда он снова засигналил, но, видимо, опоздал. Раздался хруст и сразу же звон стекла. Это было так неожиданно, что Светлана вскрикнула от страха, над нею нависло несколько лиц, прилипших к окошку автобуса.