Иосиф Герасимов - Ночные трамваи

Матвей рассмеялся:

— Это надо же! Где-нибудь в Париже или Лондоне Москву называют Востоком. А вы…

Но Дамир не отвечал, он смотрел на Светлану, и она увидела презрение в его глазах, и ей стало не по себе: да что это он?.. И тут же рассердилась: да какое право он имеет ее презирать, за что?! Она сама хозяйка своей судьбы, и это ее дело, только ее дело, и никакому Дамиру она не позволит осуждать ее за Матвея… Но в сухом взгляде этого подтянутого, прекрасно говорящего по-английски узбека было не только презрение, в нем было еще нечто более обидное, чему она не могла найти определения, и, может быть, поэтому она еще сильнее сердилась. «Да плевать я хотела!» — решила она… Но вот странное дело, этот черный немигающий взгляд долго не давал ей покоя. Прошло время, казалось, он совсем забылся, как и подробности той поездки, но… вдруг он вспомнился именно сейчас, когда она летела самолетом от Антона, словно где-то за окном в сером пространстве неба, над лесами, над стальными изломами рек вспыхнули черными звездами глаза, наполненные упреком, и теперь этот упрек был так яростен, что жег своей непримиримой раскаленностью.

«Как же мне теперь жить?» — подумала она, но отыскивать ответ не стала, потому что почувствовала, он уж сам обозначился в ее сознании.

Да, более всего она боялась встречи с Матвеем. Да, конечно, она знала: ее не избежать, вчера ей это удалось, потому что она моталась по всему городу в поисках защитника, а вернулась домой слишком поздно, нынче же удрала из дому чуть свет. Матвей, скорее всего, звонил не раз, он мог бы застать ее и ночью, но, наверное, жена и дочь были дома. Для себя она твердо решила: ей нужно сначала найти адвоката, — все в консультациях отнекивались, говорили, своих дел достаточно.

Она носилась по Москве, спешила, потому что знала: вот-вот на нее навалятся рабочие заботы. Надо будет забыть обо всем личном и снова думать о программах, снова искать, мучиться и находить только в этом утешение и радости. Но все это ушло, исчезло из ее мыслей, пока она была у отца в Третьякове, а потом пробиралась на свидание с Антоном…

Это ведь даже странно и необъяснимо: почему во время этой поездки для нее не существовало ни проектов, ни цифр, ни схем, ничего, над чем она так упорно ломала голову, чем так яростно, до полной самоотдачи, жила, словно этот гигантский мир ее работы, почти нечеловеческих трудов мгновенно отвалился, оставив ее наедине с самой собой. Так внезапно обнаружилось, что кроме дела у нее есть и другая жизнь, о которой она упорно старалась забыть, и в этой жизни обитало ее детство, ее юность, Антон, отец и еще множество людей. И вдруг, к ужасу своему, она ощутила: это ведь две разные планеты, но если уж не планеты, то две разные формы бытия, которые почему-то невозможно объединить. Светлана не могла ничего объяснить себе, она лишь чувствовала: объяснение необходимо, оно может многое расставить на места, но сейчас не это важно, а Антон… да, да, Антон, и пока она не поймет, как должна действовать, чтобы спасти его, ничем другим заняться не сможет…

Она прошла на кухню, выпила чаю, сразу почувствовала усталость и свалилась на тахту.

Светлана проснулась, испуганно взглянула на часы — было половина пятого, она сразу вспомнила, что телефон отключен, а надо звонить в юридическую консультацию. Ей обещали, что где-то в половине шестого ее примет хороший адвокат Она включила телефон, только хотела снять трубку, и в это время раздался звонок. Светлана поспешно схватила трубку и сначала услышала облегченный вздох, потом голос Матвея:

— Жива?.. Ну, слава богу. Мы тебя ждем. Приезжай немедленно.

— Я не могу, — проговорила она.

— Тогда приеду я.

Она вдруг рассердилась, сказала жестко:

— У меня деловая встреча… Очень срочная.

— Все равно, я еду, — сразу сказал Матвей. — У меня тоже деловая встреча, и она тоже не может быть отложена. Ты, наверное, забыла: завтра сдавать отчет, а документы у тебя.

— Но меня не будет…

Она не успела закончить.

— Я еду, — сказал он, и сразу же раздались короткие гудки.

«Да не могу я его сейчас видеть!» — вскипела она.

Ее уже знали в консультации, попросили оплатить в кассе визит, указали, куда идти. Переступив порог, сразу уловила запах кофе; полный толстогубый человек сидел за столом в маленькой комнате, перед ним стояли кофейник и небольшая чашка, и Светлане показалось, что он смутился из-за того, что она застала его за этим занятием.

— Давайте допивайте, — сказала она. — Я подожду.

На нее смотрел эдакий добродушный дядюшка, обволакивая ее бархатным взглядом темных глаз. Он был в джинсах, белая рубаха хорошо отглажена. Но он пить не стал, отставил чашку, опять улыбнулся.

— Ну, рассказывайте.

Она не раз прокручивала в голове, как объяснить адвокату дело Антона… Он удивительно быстро все понял.

— Ну что же, — сказал он. — С этим ясно. Не подберешься. Но… вы его жена. Вы знаете больше. Значительно больше, — сказал он деловито. — Но вряд ли вы могли ставить перед собой вопрос с полной беспощадностью: взял Вахрушев взятку или нет? Если у вас есть сомнение, что он взял… Ну, пусть по ошибке, пусть не со злым умыслом, но все же взял, тогда давайте не будем трогать этого дела. Здесь все правильно. Ему дали законно восемь лет. Могли дать и больше. Могли дать и пятнадцать, и это тоже было бы справедливо.

Теперь его голос, его взгляд, в котором угадывалось сострадание, снова внушали ей доверие, и хоть Светлана понимала — ему нужны факты, четкие, ясные факты, а не эмоциональные уверения, она сказала:

— У меня есть уверенность: он не брал… Он не мог взять.

Адвокат вздохнул, прикусил нижнюю губу:

— Вы, конечно, улавливаете разницу: «не мог взять» или «не брал». Первое — предположение, второе — уверенность… Но не будем придираться к словами. Понимаете, в чем дело, Светлана Петровна, вина Вахрушева полностью доказана. Я подчеркиваю это слово: полностью. Нет, это вовсе не означает, что за этими словами кроется истина. Не так уж редко, к сожалению, такие выводы оказываются обманной ширмой. Вот почему я тоже отношусь к ним не с полной уверенностью. Однако в его деле есть одно серьезное «но»… Очень серьезное. Бригадир Топан, который дал деньги Вахрушеву в руки, подтвердил это в своих показаниях. Какой же смысл бригадиру брать на себя вину? Только для того чтобы упрятать в колонию Вахрушева?.. Нет, подождите, не перебивайте, вы еще скажете. Я стараюсь быть элементарным, чтобы вы легко поняли, почему так сложно с поднадзорными делами. Здесь во всем надо начинать сначала. Вы решили, что Вахрушев невиновен, только потому, что прекрасно его знаете и верите: на такое этот человек не способен. Ну, допустим, не способен… Но ведь могли быть обстоятельства, которые он утаил, заставившие его рискнуть. Вот он и рискнул. Человек-то, судя по всему, не из робких. Рискнул, а вышло… Ну, дальше вы и сами можете все представить…