Иосиф Герасимов - Миг единый

Чугуев смотрел на него. Он смотрел как обычно, с тем спокойным ожиданием, к которому Юрий Петрович давно привык, и эта обычность и спокойствие, будто вот-вот спросит: «Куда едем, Юрий Петрович?» — больше всего и удивили.

— Здравствуйте, Михаил Николаевич, — сказал Юрий Петрович.

Чугуев не ответил, его темно-фиолетовые губы, с желтизной в углах, шевельнулись. Полукаров понимал: он должен, обязательно должен что-то сказать Чугуеву, может быть, ободрить его или вселить надежду, но почему-то не было слов. Он не мог их найти. Да и не знал он, какие именно слова произносят в таких случаях! Закружилась голова… «Надо сесть», — подумал Полукаров и шагнул к табуретке, но в это время снова шевельнулись губы Чугуева. Юрий Петрович догадался: надо наклониться, как делала недавно сестра, и торопливо приблизил ухо ко рту Чугуева. И услышал слабый шепот:

— Кате… помогите…

Юрий Петрович подождал, не услышит ли еще чего-нибудь. Но Чугуев молчал. Юрию Петровичу стало не по себе. Чугуев никогда ни о чем не просил Юрия Петровича! Значит, не верит, что выберется?.. Может быть, даже уверен, что не выберется?.. Он произнес это «помогите» так, словно это была его последняя просьба. Надо вызвать сестру!

Полукаров вышел в коридор. Родыгин сказал правду: вдоль окрашенных синей масляной краской стен стояли койки, на которых лежали больные, — действительно не хватало мест. В холле рядом с белым шкафом сидела за небольшим столиком сестра. Выслушав Полукарова, она тотчас побежала в палату.

Юрий Петрович проводил ее взглядом, идти за ней ему не хотелось, и, как только она скрылась в палате, облегченно вздохнул и неожиданно для себя жестко подумал: «Не надо было подходить к его койке… Только разнервничался, а пользы никакой…»

Он не заметил, как вышел на внутреннюю лестницу и тут же остановился, удивленный: здесь было полным-полно. Это было единственное место в больнице, где разрешалось курить и где образовался как бы клуб: курильщики спорили, что-то рассказывали друг другу, а на нижней площадке играли в шахматы. Там же суетился юркий мужичонка со страдальческими глазами. От него или отворачивались, или отмахивались. Завидев Юрия Петровича, он кинулся к нему:

— Кореш, полтора рубля найдешь?

Юрий Петрович, зажав под мышкой палку, сунул руку в карман халата и, обнаружив деньги, — наверное, Леля положила на всякий случай, — вынул два рубля, машинально протянул их юркому. Тот, быстро спрятав бумажки в рукав халата, спросил деловито:

— В какой палате?

— В восьмой.

— Порядок, — кивнул он и исчез.

Юрий Петрович подошел к окну. Отсюда так же, как из палаты, видны были река и завод. Небо затянуло серой наволочью, вода в реке была темно-серой, но контуры цехов стали четче и графичней. Юрий Петрович лениво отметил это и внезапно подумал: «Сто двадцать на спидометре — не меньше…» Это было его главным условием, когда он брал шофера… так дорого время, так чертовски дорого время! «Если бы они ехали медленнее…» Кровь прилила к вискам. Но тут же явилась другая мысль. Ничего особенного не было в тот день… Несчастный случай… Нельзя искать в несчастном случае закономерности… Он облегченно вздохнул и вдруг услышал смех за своей спиной. Оглянулся и увидел палатного соседа Ивана Алексеевича — тот подходил к нему, весело пощипывая «шкиперскую» бородку:

— Что, и вас уговорили на бутылку?

Юрий Петрович, не поняв, о чем речь, пробормотал:

— Я не пью.

Но, вспомнив юркого мужичонку, улыбнулся:

— И в самом деле!

— А что, он человек обязательный!

Они пошли рядом, и Юрию Петровичу приходилось вскидывать голову — старик был значительно выше его и палка у него была длинная, сучковатая, с отполированным набалдашником.

— Мы ведь встречались прежде? — спросил Юрий Петрович.

— Конечно, — подтвердил Иван Алексеевич. — Приглашался Родыгиным как консультант по капитальному строительству. Кое-какие идеи подкинул. Время сейчас другое, но кое-что из опыта сгодилось…

Разговор этот окончательно развеял то тяжкое, что собралось на душе. Юрий Петрович, беседуя с Иваном Алексеевичем, пошел в палату, скользнул взглядом по лицу Чугуева — тот спал, тяжело дыша. Юрий Петрович постарался побыстрее пройти мимо его койки, сел на свою, поверх одеяла. Иван Алексеевич — на табуретку. Юрий Петрович заметил, что пальцы у Ивана Алексеевича покрыты ржавыми пятнами — «гречкой», и подумал: «А ведь ему, наверное, уже за семьдесят». Застиранный больничный халат был ему мал, расходился на груди и открывал коричневую морщинистую шею; сидел Иван Алексеевич прямо, не сутулясь, и в этой его строгой выправке было нечто торжественное.

— Если болтовня вам моя затруднительна, то вы уж без стеснения, — сказал он.

— Нет, нет, что вы, — ответил Юрий Петрович и оглянулся на Звягинцева. Держа в здоровой руке перочинный ножичек, тот разрезал ломоть колбасы на маленькие кусочки, накалывал их кончиком лезвия и отправлял в рот.

Иван Алексеевич, не обратив внимания на его взгляд, заговорил так, будто они были в палате вдвоем:

— Честно говоря, мне давно с вами поболтать хотелось, да вижу, вы все больше в себя уходите. Знаю, во время недуга часто такое настроение бывает. На свет бы белый не глядел, не то что на людей. Вон у меня — пустяк: сковырнулся с лестницы, когда в подпол за солеными огурцами полез. Нелепость такая. Но и я тут поначалу лежал, к стене отвернувшись, на все человечество разобиженный… Так я вот о чем, не сочтите за комплимент, но мне, честно говоря, многое из того, что вы на заводе делаете, очень по душе. Это ведь когда-то и мы считали главным, в двадцатые — тридцатые годы.

— Вот как? — спросил Юрий Петрович.

— Так ведь с организации и управления наша промышленность и начиналась. Я могу вспомнить… многое могу вспомнить… — Иван Алексеевич раскраснелся, блеклые его глаза обрели блеск и посверкивали сквозь круглые очки в металлической оправе… Но Юрию Петровичу сделалось скучно, и он уже стал прикидывать, как бы повежливее уклониться от неинтересных ему стариковских воспоминаний. Но Иван Алексеевич уже не мог остановиться: — Раньше инженер широко думал. А сейчас не то… Инженер не тот, Теперь он сам со своего места убегает и идет туда, где меньшая подготовка нужна, лишь бы больше платили. — Иван Алексеевич повернулся всем корпусом, в сторону Звягинцева. — Вот хоть Виктора Кирилловича возьмите… Спросите его, почему он, сменный инженер, в вальцовщики сбежал?

— Ну зачем уж так, Иван Алексеевич, — пробубнил Звягинцев и вдруг рассердился, с силой воткнул перочинный ножик в крышку тумбочки: — Как хочу, так и живу. Мне в вальцовщиках — самый раз. Да, платят больше. И оттрубил свое — уходи! — вызывающе воскликнул он; в словах его чувствовалась насмешка.