Вера Фелисова - Все мои братья

Шорин нахмурился:

— Что там еще за зеленые фуражки? Предупредите роты. Пусть усилят наблюдение. Докладывать мне непременно…

— Что бы это значило, Василий Михайлович? — тут же обратился комбат к комиссару Образцову. — Что там за пограничники, да еще на мотоциклах? Не ошибка ли это? Салобаев, — снова позвал он командира отделения управления. — Передайте старшему лейтенанту Бурносу: подготовить станковые пулеметы. Стрелять по моей команде. Доложите, что видите.

— Едут, товарищ майор. Точно, в зеленых фуражках и в плащ-палатках. Минут через пять будут здесь.

— Передайте Бурносу — пусть не зевает!..

Не успел комбат закончить разговор с Салобаевым, как застрочили вражеские автоматы и, заглушая их, деловито заговорили наши «максимы».

В конце концов все прояснилось.

Это была очередная провокация гитлеровцев. Они раздобыли где-то зеленые фуражки и решили воспользоваться ими, чтобы ослабить нашу бдительность. Но попытка противника замаскироваться, поставить нас в тупик и, выиграв время, ворваться в Гостилицы, не удалась. На околице деревни пулеметы курсантов в считанные минуты уложили более половины непрошеных гостей. Однако десятка полтора вражеских автоматчиков все же прорвались к штабу.

Я видела, как ловко отстреливался комбат Шорин. Он перебегал от укрытия к укрытию и бил по врагу короткими очередями. Так же хладнокровно вел огонь комиссар Образцов. Он лежал за деревянной колодой и, как на стрельбище, тщательно прицеливался, прежде чем выстрелить.

— Ты что патроны зря жжешь? — кричал он мне. — Не жми так сильно на крючок… Давай-ка вон того верзилу вдвоем на тот свет отправим… Ну, вот, молодец… И дальше так же действуй…

Отлично действовал в бою начальник связи батальона старший лейтенант Петр Ильич Акуленко. Связь с ротами ни на минуту не прерывалась. К тому же Акуленко метко стрелял по гитлеровцам, пытавшимся прорваться к штабу батальона.

— Если бы не ты, — говорил ему позже Шорин, — досталось бы нам от фрицев… До самой смерти буду помнить, как опередил ты фашиста, который взял меня на мушку.

Едва завершилась эта стычка с автоматчиками противника, как с наблюдательного пункта снова донесся голос Салобаева:

— Товарищ майор, вижу танки и колонну автомашин с пехотой.

Шорин нахмурился. Он приказал наблюдателям дать точные сведения о численности танков и пехоты противника. Получив эти сведения, комбат повернулся к Образцову:

— Что будем делать, комиссар? Для борьбы с танками и большими силами пехоты позиции у нас неподходящие.

— Думаю, что ты прав, Николай Александрович. И сил у нас маловато. Враг, видимо, хочет навязать нам серьезный бой. Придется отойти в лес. Там хозяевами положения будем мы.

— Верная мысль, — сказал Шорин, подумав. — Решено, отводим батальон к лесу, а здесь оставим роту Бурноса. Стемнеет — она тоже к нам отойдет.

Командир отдал необходимые распоряжения начальнику штаба капитану Петракову. Между тем танки противника подходили все ближе. Они подходили осторожно, маневрируя. Грузовики с пехотой остались далеко позади.

Не берусь анализировать ход боя, который уже вскоре гремел вовсю. Расскажу лишь о некоторых эпизодах, о том, что мне довелось видеть самой. Отважно действовали курсанты Александр Борисенко, Иван Дремов и Василий Моняхин. Они метко били по фашистам из пулемета. Когда вражеские танки приблизились к их позициям, Борисенко направил Моняхина с донесением к командиру. Между тем Дремов, вооружась гранатами, сделал попытку нанести удар по танкам противника.

— Саша, поддержи огоньком! — крикнул он, выкатываясь за бруствер. Борисенко припал к пулемету. Начало стрельбы совпало с началом вражеского огневого налета. Стук пулемета потонул в гуле разрывов мин. Иван Дремов был ранен в грудь сразу несколькими осколками. Александр бросился к товарищу, но тоже был ранен и некоторое время лежал в состоянии шока. Придя в себя и видя, что Дремов мертв, Борисенко пытался возвратиться к пулемету. Но силы покинули его. Едва живого подобрал Александра Борисенко санитар Белоусов.

Минометный налет через некоторое время прекратился. А танки все еще продолжали маневрировать перед нашими позициями. Похоже было на то, что их экипажи выбирали удобный момент для атаки.

Неожиданно через бруствер окопа перемахнул еще один курсант. Он действовал молниеносно. Под первый, а затем и под второй танк (они ползали неподалеку от окопа) полетели связки гранат. Раздались оглушительные взрывы, в небо взметнулись столбы огня и дыма. Послышались лязг и скрежет железа. Два дымных факела возникли перед нашими позициями. По земле распластался черный полог чада. Парень как ни в чем не бывало возвратился в траншею.

Я издали наблюдала за тем, как он швырял гранаты под танки. И все же я узнала его. Узнала и испугалась. Запоздало испугалась. Убедясь, что все обошлось и что герой возвратился на место, я почему-то принялась хохотать. Хохотала я до слез. Вряд ли кто-нибудь догадался о причине моей истерики.

А все дело было в том, что в курсанте, бросившемся с гранатами в руках к фашистским танкам, я узнала Женю Гагарина.

Война войной, а чувства чувствами…

За сутки до этого Женя получил сильную контузию. Он еле держался на ногах. Из ушей и горла его сочилась кровь. По совету Найвельта я дала Жене выпить спирта. Он тут же уснул. Я села рядом и долго смотрела на него. Он вздрагивал, тяжело стонал. Осмелев, я легонько погладила Женины волосы и — теперь в этом можно признаться — тайком поцеловала его. Он не проснулся, и я тихо заплакала. Я плакала, проклиная войну и фашистов, помешавших нашему счастью. Я плакала и вспоминала, как Женя Гагарин прибыл в училище, какие фигуры выделывал он на спортивных снарядах, как интересно рассказывал о Москве, о своей семье, о Смоленщине, где боролись за Советскую власть его родители, старые большевики. Вспоминала рассказы Жени о Дальнем Востоке, где он охранял границу, о Московском энергетическом институте, студентом которого он был до призыва в армию. А еще вспоминала наши бои на Кингисеппском шоссе, особенно возле Волгова, Ирогощи и Петровиц, где взвод курсанта Евгения Гагарина выполнял наиболее трудные задания командира.

В ту ночь в землянке Женя был беспомощным, как ребенок. Мне казалось, что ему необходимо мое присутствие, и я просидела у его изголовья до утра. Прежде чем он проснулся, я успела обежать все роты и снова вернулась в землянку. До чего же было радостно убедиться, что Женя чувствует себя сносно. Легонько чмокнув меня в щеку и смутившись, он поспешил к себе во взвод…

Как же мне было не узнать его в те мгновения, когда он вышел из траншеи навстречу вражеским танкам! И как же мне было не переживать за него! Едва оправившись от контузии, Женя снова бросился в самое пекло…