Вера Фелисова - Все мои братья

Удивительно, что мы тогда так и не заметили ничего особенного ни на нейтральной полосе, ни на позициях гитлеровцев. Не заметили до той поры, пока к нам в траншею не свалился с бруствера курсант Ведерников, как бы впряженный в ремни, на которых он тянул Ивана Карасева. Вслед за Ведерниковым на дно траншеи упали Авакян, Пустырев, а затем и все остальные участники вылазки.

Начались расспросы. Я срочно принялась оказывать медицинскую помощь Карасеву. Его грудь была пробита пулями, правое плечо и обе руки кровоточили. Раненый потерял много крови, он был бледен и не приходил в сознание. Но где-то в глубине его истерзанного тела еще теплилась жизнь.

Осторожно уложив Ивана Карасева на носилки, курсанты бегом направились с ним в медсанбат. Врачи настойчиво боролись за жизнь нашего друга, надеясь на его могучий организм, но одиннадцать пулевых ранений оказались смертельными.

Как же небольшой группе курсантов удалось отбить у гитлеровцев своего раненого товарища?

Расчет смельчаков был точным. После неудачной атаки противник действительно не вел пристального наблюдения за нейтральной полосой. Но чтобы убедиться в этом, надо было проползти сто пятьдесят — двести метров под дулом вражеского пулемета. Курсанты проползли эти страшные метры. Позже они рассказали, что к концу пути пот лился с них в три ручья. Когда группа приблизилась к блиндажу, из него вышел гитлеровец. Он вышел и плотно прикрыл за собой дверь. По-видимому, это был наблюдатель. Он направлялся к оптической трубе, стоявшей рядом с пулеметом.

Старшина Макаров рванулся вперед. В одно мгновение с зазевавшимся фашистским воякой было покончено. В следующую секунду командир группы, курсанты Гаран, Авакян, Майдиков и Ахмеров были в блиндаже. Блиндаж освещал керосиновый фонарь. В луже крови лежал на полу Иван Карасев. Рядом сидел фашистский солдат и ел что-то из котелка. Второй гитлеровец, тоже с котелком в руках, сидел возле двери. Тот и другой, увидя курсантов, точно окаменели и не смогли оказать им серьезного сопротивления. К пятерым своим товарищам, находившимся в блиндаже, присоединились Ведерников и Пустырев. Без лишних слов (все было заранее предусмотрено) они надежно закрепили на Иване Карасеве ремни и, подхватив его на руки, вынесли наружу. Напоследок старшина Макаров сбил с потолка фонарь. Ручейки горящего керосина потекли по деревянному полу.

Курсанты исчезли так же внезапно, как появились. Вражеские наблюдатели не заметили их.

Пленные, захваченные несколько позже на этом участке, рассказали, как было воспринято все происшедшее там, в стане противника.

Большая группа гитлеровцев, прихватив с собой врача и переводчика, в приподнятом настроении возвращалась с ужина к блиндажу, в котором был оставлен раненый курсант. Многие шли из любопытства — им хотелось посмотреть на загадочного «русского фанатика».

Еще не дойдя до блиндажа, все обратили внимание на расползавшийся по траншее дым. Потом были обнаружены убитый солдат и перевернутый станковый пулемет. Из блиндажа тянуло смрадом. Кто-то поднял тревогу. Полетели в воздух ракеты. Застрочили пулеметы и автоматы. Кстати, эта шумиха на вражеских позициях была замечена нами. Больше того, она доставила нам удовольствие: группа старшины Макарова к тому времени уже возвратилась в батальон.

А там, возле блиндажа, в страхе и недоумении теснились гитлеровцы. Солдаты открыли дверь укрытия. Из нее вырвались клубы густого чада. Блиндаж горел. На полу неподалеку от входа валялись два тлеющих трупа. Попытки обнаружить останки недавно еще лежавшего здесь русского оказались тщетными. И чего только не выдумывали опростоволосившиеся фашисты, чтобы оправдаться перед начальством! Конечно, не трудно было догадаться, что в блиндаже побывали советские бойцы, но признание этого факта никого из фашистов не устраивало. Всеобщую поддержку получила удобная версия, согласно которой блиндаж загорелся от прямого попадания снаряда. Было решено считать, что в огне сгорели и охрана, и захваченный во время атаки раненый курсант.

Случай с Иваном Карасевым остался в памяти командиров и курсантов батальона как свидетельство братской дружбы питомцев училища, их верности славной традиции: «Сам погибай, а товарища выручай».

Умели дружить курсанты-пограничники. Как сейчас вижу Николая Грибанова и Алексея Пицика. Оба основательные, невозмутимые, сильные. Причем всегда вместе, всегда рядом. Тон в их отношениях, помнится, задавал Николай, на редкость спокойный, волевой человек. В минуты отдыха он, бывало, моментально засыпал даже под гром артиллерийской канонады. А уж в бою — в бою он был огонь.

Никогда не забуду весьма характерную сцену. Поступает приказ приготовиться к штурму вражеских позиций. Алексей Пицик тормошит Грибанова:

— Николай, ты спишь?.. Наступать сейчас будем…

— Наступать так наступать, — говорит поднимаясь Грибанов.

— Завидую тебе, Коля!.. По всему чувствуется, что ты выйдешь живым из этого пекла…

— Спасибо на добром слове. А ты что — умирать собрался?

— Нет, почему же! Это я на твое олимпийское спокойствие любуюсь…

В бою, перед началом которого шел этот разговор, Николай и Алексей действовали, как всегда, смело и решительно. В какое-то мгновение они должны были упасть: неподалеку разорвалась немецкая мина. Первым упал Николай, Алексей навалился на него и был поражен несколькими осколками.

— Часть из них предназначалась мне, — говорил позже Грибанов.

В том бою он тоже был ранен, и мы отправили его в госпиталь. Но пророчество Алексея Пицика сбылось: Николай перенес все невзгоды войны и остался жив. Совсем недавно я узнала, что он живет и трудится в Воронеже.

И еще о двух товарищах — Василии Майдикове и Петре Букане. Очень хорошо помню их. Помню, как внимательны были они друг к другу. В бою под Гостилицами тот и другой попали под вражеский огонь и чудом остались живы. Василий Майдиков быстро окреп после контузии и, когда попал в беду Иван Карасев, вызвался в числе других курсантов выручить его. Хорошо воевал Петр Букань. А в том бою, в котором были ранены Пицик и Грибанов, ему тоже не повезло. Не повезло и Василию Майдикову. Глубоко застряли в его теле осколки фашистского снаряда.

Курсант долго лечился. Мне удалось установить с ним связь через тридцать с лишним лет. В своих письмах, присланных из Донецкой области, он тепло вспоминает о своем друге Петре Букане. Вспоминает, как умело тот действовал в бою, как использовал каждый бугорок, чтобы вести меткий огонь по противнику. Вражеский снайпер выследил пулеметчика. Петр получил тяжелую и сложную рану.

Я видела страдания этого сильного человека и никак не могла сообразить, как его перевязать. К тому же Букань, несмотря на боль, стеснялся меня, и это мешало мне работать.