Давид Бергельсон - На Днепре

— Не сочиняй, пожалуйста, — тихо перебивает ее отец, — этого я тебе никогда не говорил. Может, это сказала твоя мамаша… Я придавал значение только знатности рода. Мать Бериша и мать Шавеля — родные сестры. Обе из рода известного Якова Эмдина. У них даже родословная книга была.

Тут ему приходится прервать речь. Шейндл-важная едва не хватила кулаком по столу:

— Врут они! Никакой родословной книги у них не было. Родословную им смастерил тульчинский раввин, жулик первостатейный, хоть и духовного звания! По секрету тебе скажу: этого проходимца раввина Шавель двумя тысячами за «работу» вознаградил. Заранее с ним сторговался. Бериш мне сам как-то проговорился…

Тут Пенек заволновался. Он опять невольно упустил часть дальнейшей беседы. Он задумался. Вот интересно! Муж родной сестры — потомок царя Давида, а Пенек этого и не подозревал…

Пенеку это показалось очень важным. Он тут же решил: вот придет Бериш в гости, надо будет его по-новому разглядеть, осмотреть со всех сторон, не похож ли он хоть чем-нибудь на царя Давида? Не поет ли он втихомолку, не играет ли на арфе, как царь Давид, не грешит ли, наконец, и он порою с какой-нибудь красавицей Вирсавией, как сказано в библии. Об этом Пенек учил в хедере:

«И царь Давид, встав с ложа своего, прогуливался по крыше царского дома и с крыши увидел моющуюся женщину».

Пенек скоро очнулся от своих дум. Беседа отца с сестрой шла уже о винокуренном заводе, близ которого Шейндл-важная живет с мужем.

Сестра донимала отца своими жалобами:

— Заарендовал ты винокуренный завод и передал его нам. Не завод это, а разоренье. Нашел ты для нас дело, нечего сказать, благодарю покорно! Прошло то время, когда винокуренные заводы были золотым дном. Люди наживались тогда на том, что утаивали акциз от казны. При перегонке «градусы крали». Теперь же всюду поставили новые приборы, да еще с казенной печатью. Утаить немыслимо. Бериш ничего не придумает. Сколько ни старался, ни одного градуса ему не удалось украсть…

Пенек поражен: «Вот те раз!.. Бериш — потомок царя Давида!»

Потомок царя Давида рисуется Пенеку вооруженным пращой, чтобы метнуть камень в филистимлянина, великана Голиафа, — прямо в висок! Но чтобы потомок царя Давида «крал градусы» на винокуренном заводе?!

Отец пытается возражать, но Шейндл перебивает его:

— Вложи ты в винокуренный завод и мои деньги и средства Бериша, всего восемнадцать тысяч. Обещай, что убыток пойдет за твой счет. Уплати нам за наши деньги проценты. Обещай сейчас же. Не отступлю от тебя!..

— Постой, погоди! — хмурится отец. — Дай слово сказать…

Тишина.

Отец слегка передразнивает дочь:

— «Наши деньги»… «Твои деньги»… «Наше»… «Ваше»… Скоро все будет не мое, а ваше… Покрыть убыток тебе и Беришу — значит забрать деньги у твоих братьев, твоих сестер, твоей матери… Обидеть их… Ну вот… Болен я… а ты приехала и мучишь…

Тишина.

Отец медленно продолжает:

— Подумаю… Может, в самом деле есть смысл поехать к маме за границу…

Неизвестно, говорит ли он это всерьез или только хочет прекратить разговор о винокуренном заводе. Ну да, Пенек и раньше знал — Шейндл-важная всего у отца добьется.

Он удивлен: зачем же тогда отцу понадобилось упираться?

Шейндл-важная не любит откладывать дела в долгий ящик: сказано — сделано. Она тут же начинает укладывать отцовские чемоданы. В поисках нужных вещей она ежеминутно забегает в комнату, где лежит Пенек. Возбужденному Пенеку это не дает заснуть. Он слышит, как сестра снова донимает отца:

— Дом запущен. Нужно использовать летнее время, когда все в отъезде, и сделать ремонт. Хотя бы полы покрасить…

— Хорошо, хорошо, — соглашается отец, только чтобы отделаться от нее, — пусть ремонт… сделай, сделай ремонт…

В таком случае Пенек вряд ли заснет сегодня: забот у него — хоть отбавляй!

«Какой же маляр здесь в городе может полы покрасить?»

С этой работой, по мнению Пенека, пожалуй, справится только один человек: этого человека зовут Нахман, маляр Нахман. Живет Нахман у самой околицы, неподалеку от сапожника Рахмиела. Нахман на редкость беден. Дом у него полон ребят. Он раскрашивает толстые крестьянские полотна, разрисовывает их разными узорами и петушками. Однажды Нахман в «доме» уже работал: красил крышу пристройки. Правда, краска после первого же дождя слезла, словно ее и не было, но все же он ведь красил…

У Пенека страсть приносить людям вести, все равно — хорошие или дурные, лишь бы первому доставить их по надлежащему адресу.

Завтра чуть свет Пенек, даже не умывшись, накинет на себя платье. В городе все еще будут спать, а Пенек помчится к маляру Нахману. Пенек не допустит, чтобы его опередили: ведь никто, кроме него, не сумеет так быстро примчаться к Нахману и залпом выпалить радостную весть:

— Вас зовут… Вы будете у нас красить полы во всех двенадцати комнатах…

Глазки закрыты, головка склонилась набок. Пенек спит, но сердце его бодрствует.

Надолго ли затянется короткая летняя ночь?

Приятно свернуться калачиком, занять в кроватке как можно меньше места, подогнув колени к самому животу, зажать руки между теплыми ножками. Весточка, которую нужно завтра доставить маляру Нахману, как будто тоже жмется к горячим ножкам, нежится у коленок. Вот она, весточка: «Вас зовут… нужно покрасить полы во всех наших двенадцати комнатах».

Всю ночь Пенек помнил о весточке, чувствовал ее близ себя; так спящий чувствует дремлющую кошку, забравшуюся к нему в постель.

Ну и обрадуется же этот Нахман! Какой заработок для бедняка!..

Малыши Нахмана — их трое — самые оборванные во всем городе. Сестра Нахмана недавно умерла. Ее муж в Америке. У Нахмана остались их дети — Цолек и Додя. По утрам Нахман собирает всю пятерку, усаживает их за стол, обучает грамоте. В хедер он их не отдает.

— Как же я могу учителя нанять! — говорит он. — Учителю платить — набитую мошну надо иметь…

А Нахман, понятно, не из тех, у кого мошна набита.

Свой скудный дневной заработок он добывает малеваньем петушков на крестьянских холстах. На каждом холсте по три пары петушков: каждая пара клюет друг друга в смертоубийственной схватке. Правый петушок получается у Нахмана сносно, почти как живой, левый же больше похож на утку и хоть убей — не хочет драться. Пенеку уже не раз случалось подолгу стоять, наблюдая, как Нахман малюет. Работа давалась Нахману не легко: сильно досаждал левый петушок. Случалось также Пенеку видеть, как Нахман торгует этими холстами на базаре и жалуется на покупателей:

— Холеры на них нет… Лопнуть можно… Только и знают, что щупать товар да прицениваться, а покупать и не думают…

А теперь — всего через несколько часов… Вопрос лишь в том: надолго ли затянется короткая летняя ночь?