Гурам Панджикидзе - Год активного солнца

«Челка гораздо больше ей к лицу», — думал я про себя, любуясь в то же время ее лбом. С откинутыми назад волосами Нана походила на школьницу.

На указательном пальце Нана носила одно-единственное кольцо, тяжелое серебряное кольцо с чернью. Рукава ее джинсовой рубашки были закатаны по локоть, а запястье оттягивали массивные стальные часы, придававшие ее гибкой и подтянутой фигуре спортивный облик. Я часто ощущал на своем лице пристальный, смущающий меня взгляд девушки и изо всех сил нажимал на газ. Машина мчалась с огромной скоростью, оставляя позади шарахающихся в испуге собратьев.

Рев реки послышался совсем близко. В мерцающем свете звезд я отчетливо увидел контуры моста. По совету водителя грузовика, я повернул налево и пошел по следам машины. Вскоре показался брод. Я включил ближний свет и осветил реку. Боясь напороться на подводный камень, я осторожно открыл дверцу и вышел из машины. Подошел к реке вплотную, пытаясь обнаружить в ней самое мелкое место.

Вдруг хлопнула дверца. Я оглянулся. На мгновение меня ослепили фары. Я догадался, что Нана вышла из машины и направляется ко мне. Неожиданно она попала в полосу света, обозначились контуры ее гибкой фигуры.

— Какая красота! — воскликнула Нана.

Ее голос в тишине ночи показался мне удивительно мелодичным. Не останавливаясь, девушка прошла мимо меня к самой реке. Она неторопливо нагнулась, скинула туфли и закатила джинсы по колено. Я невольно засмотрелся на ее точеные лодыжки и узкие нежные ступни, забелевшие в темноте.

— Ой, какая холодная! — воскликнула Нана еще до того, как ступила в воду.

Облокотившись на капот машины, я не сводил глаз с Наны, медленно передвигавшейся по колени в воде.

Фары машины вырезали во мраке янтарную пирамиду, упиравшуюся острием в капот машины. Я сунул руку в открытое окно машины и погасил свет.

— Нодар! — в испуге вскричала Нана.

Я тут же включил фары. Нана, кусок бурлящей реки и несколько ив вновь оказались в опрокинутой янтарной пирамиде. Нана испуганно ищет меня глазами, но я стою вне пределов света, и она не может отыскать меня. Не видит она и того, что на лице моем блуждает нежная, любящая улыбка.

— Не выключай, Нодар, пожалуйста, я боюсь!

Видимо, с перепугу Нана перешла на «ты». Что же, темнота и одиночество быстро сближают людей.

Нана осторожно, с опаской сделала несколько шагов. Река у брода поспокойней, но, видно, Нана все же боится упасть. Наконец она выбралась на берег и залезла на большой белый камень. Когда она выпрямилась, голова ее оказалась за гранью пирамиды, и она стояла на камне, словно античная скульптура.

На белом камне еще отчетливей вырисовалась линия ее узкой ступни.

— Может, поедем?

— Сейчас.

Она совсем по-детски помахивает в воздухе сначала одной ногой, потом другой, пытаясь их высушить.

— Не вижу, где мои туфли!

Я направился к тому самому месту, где Нана оставила свою обувку. Я без труда обнаружил ее туфли, да их и не надо было искать. В белых камнях, освещенных светом фар, отчетливо виднелись два красных пятна.

— Спасибо! — поблагодарила меня Нана еще до того, как я подошел к ней с туфлями в руках. Я подал ей руку, и она, легко спрыгнув с камня, взяла у меня туфли.

Я пошел к машине, облокотился на капот и стал терпеливо ждать, когда Нана обуется. Но она не торопится. Видно, ноги ее еще не совсем просохли.

В течение целого дня что-то зрело и копилось во мне, но что именно, трудно было определить. И вот теперь я совершенно отчетливо осознал, что давно уже не был так счастлив, безмерно счастлив…

Осознал и вдруг испугался. В ушах у меня зазвучал знакомый голос, голос Эки: «…Пройдет время, и все изменится. Если уже не нашлась, то очень скоро найдется девушка, которая одним взмахом руки отметет всю твою нынешнюю философию. И ты снова станешь таким же жизнерадостным и энергичным, каким был еще год назад. И глаза твои вновь станут такими же сердечными, внимательными и любящими, какими были они при нашей первой встрече…»

Я почувствовал, как сжалось и заныло мое сердце, словно его окунули в чан с ледяной водой.

Я даже не заметил, как хлопнула дверца машины. И лишь спустя какое-то мгновение пришел в себя.

— Бр-р-р, жуткая холодина! — говорит Нана.

В горах уже ощутимо дыхание осени.

Я сел в машину, медленно стронул ее с места и с предосторожностями въехал в воду. Колеса буксуют, и я равномерно жму на газ. На первой скорости я постепенно продвигаюсь вперед.

Нана молчит, видимо боясь мне помешать.

Машина легко одолела брод, и мы выбрались на противоположный берег. Мы вновь вернулись к мосту и двинулись по дороге.

— Ты не голодна? — спрашиваю я Нану.

— Не время голодать! — смеется Нана.

Справа выросла огромная скала. В низине, у самого основания скалы раскинулась моя деревня, мой родной уголок земли. Оставалось проехать каких-то полкилометра.

— Вот мы и дома, — говорю я Нане и киваю влево.

Нана перегибается в мою сторону, пытаясь разглядеть деревню в левом окне.

Ее волосы щекочут мне лицо, а упругая грудь упирается в мое плечо. Я, боясь шелохнуться, с наслаждением вдыхаю пряный аромат ее волос. А Нана с ребячьим любопытством все смотрит и смотрит в залепленное мраком оконце. Ее упругая грудь жжет мое плечо, и я хочу, чтобы мгновение это длилось вечно.

— Ничего, кроме деревьев, я не вижу.

— Это ореховые деревья. Скоро покажутся огоньки.

Мои руки напряглись и одеревенели. Машина ползет на первой скорости, но тяжелый рокот мотора не действует мне на нервы Теперь мною владеет лишь одна забота: как бы Нана не отодвинулась от меня. Изредка машина попадает в рытвины, и тогда Нана прижимается ко мне всем телом. Ее волосы рассыпаются по моему лицу. Я ощущаю легкое головокружение от теплоты и упругости ее молодой плоти.

— Вот они, вот они, огоньки! — радостно захлопала в ладоши Нана.

Я осторожно поворачиваю голову, стараясь не потревожить Нану, доверчиво и радостно прижавшуюся ко мне. Еще немного, и покажется бабушкин дом.

Не успел я проехать и двадцати метров, как увидел нашу оду, высившуюся на пригорке. В одном из ее окон брезжил слабый свет.

Я мягко затормозил.

— Что случилось? — спрашивает Нана.

— А вот и наша ода.

Нана во все глаза глядит в окно.

— Какая прелесть!

Я не могу разобрать, к чему относится Нанино восклицание. Ведь нехитрая бабушкина ода едва виднеется отсюда. Может, она радуется, что мы уже приехали? Или ее тронула чуть мерцающая лампочка в окне, один-единственный зримый знак цивилизации в этом безлюдье? А может, после запруженных машинами улиц Тбилиси покой, воцарившийся здесь, кажется ей экзотическим и невозможным?

А может, ей нравится, что в этой глуши мы наконец-то один, словно на островке, затерянном в безбрежном море?