Гурам Панджикидзе - Год активного солнца

Нана воспринимает все эти шутки и остроты первозданно и незамутненно. Она убеждена, что они рождаются сию минуту тут же.

— Не беспокойся, дорогая Мери, — продолжает Элгуджа, — тебе уже нечего переживать. Лишь женившись в шестой раз, я пришел к выводу, что все вы один фрукт! Так что, мой Сандро, — обратился он к старику, — не отчаивайся. Лучше уж остановиться на первой и сохранить ее до последнего дня. — Заразительный смех Наны придает речам тамады большую остроту и выразительность.

— Если послушать тебя, так все женщины в мире одинаковы, — говорит Амиран, зная, что Элгуджа еще не исчерпал свой смеховой материал, разворачивающийся по раз и навсегда заданному сюжету. Этот вопрос был необходим, чтобы игра продолжилась. Я хорошо знаю, как ответит на этот вопрос Элгуджа, но делаю вид, что слушаю с неослабным вниманием. Теперь всех присутствующих интересует лишь реакция Наны, словно все только тем и озабочены, как получше развеселить Нану.

— А как же! Ты, сдается мне, только сейчас это и уразумел? — отвечает Элгуджа так, будто ответ его созрел сию минуту. — Все женщины одинаковы, дорогой мой Амиран, только фамилии у них разные.

Нана покатывается со смеху. Она ребячливо всплескивает руками и заливается в полный голос.

— Чтоб тебе пусто было! Вот попотчую тебя, тогда узнаешь! — притворно замахнулась ступой Мери, как будто не слышала этого по крайней мере раз сто.

— Все женщины одинаковы, только фамилии у них разные, — тоном, не терпящим возражений, утверждает Элгуджа. — Так да здравствуют наши женщины!

Я встаю и целую каждого сидящего за столом. Я всех очень люблю, но сегодня мне хочется особо обласкать каждого. Я им безмерно благодарен за то, что они так тепло приветили мою Нану.

«Моя Нана» — эти два слова застали меня врасплох. Горячая волна бросилась мне сначала в голову, а затем с громадной скоростью захлестнула всего меня.

Я опорожняю свой стакан и делаю Элгудже знак, что пора пить большими сосудами.

Внезапно скрипнула дверь. Воцарилась тишина, и все одновременно оглянулись на этот скрип. Я вздрогнул и вскочил на ноги. В дверях стояла Элене, удивительно красивая пожилая женщина, рано овдовевшая и бездетная.

Я пошел ей навстречу.

— Здравствуй, Элене!

— Здравствуй, Нодар, я принесла тебе вяленого гуся и тутовую водку. Ты, мне помнится, любишь это.

— Не стоило беспокоиться. Познакомься, моя приятельница Нана Джандиери.

— Какая у тебя прекрасная приятельница! — улыбается Элене, целует Нану в щеку и, сбросив шаль, садится.

В глаза мне бросаются ее поседелые волосы, и сердце горько сжимается.

Шестнадцатилетний юноша, разгоряченный игрой в мяч, сбегает к роднику. Удивительно красивая статная женщина подставила кувшин под струю воды. Кувшин уже полон, и вода льется через край, но женщина не торопится его убирать. Она стоит согнувшись, придерживая кувшин за ручку.

Юноша не в силах оторвать глаз от ее белой высокой груди, виднеющейся в вырезе платья. Белизна начинается сразу от прекрасной загорелой шеи.

Женщина чувствует жадный, обжигающий грудь взгляд широко раскрытых глаз юноши. Она почти физически ощущает, как требовательно ласкают ее полураскрытые горячие губы, еще не знавшие женской любви. Ей кажется, что она слышит, как шумит в его жилах подстегнутая страстью кровь.

Женщина даже не пошевельнулась, стоит себе согнувшись, упрямо уставившись на кувшин с льющейся через край водой. Она словно бы не замечает юношу, но взгляд его, жадно ласкающий ее грудь, ей приятен.

Потом она медленно подняла голову и поздоровалась с юношей, словно только теперь его и заметила.

— Ну, здравствуй.

— Здравствуй.

— Да ты весь в поту. Подойди ко мне.

Юноша, как зачарованный, шагнул к ней.

— Как бы ты не простыл! — Женщина нежно дотронулась пальцами до его вздымающейся груди, улыбаясь, медленно застегнула пуговицу на рубашке.

— Что с тобой, малыш, ты, случаем, не онемел? — вновь улыбнулась женщина и пригладила его растрепавшиеся вихры. Перед ней стоял мужчина, и прикосновение к нему было ей приятно.

— А у меня огурцы поспели. Приходи вечером к винограднику, они на заднем дворе посажены.

Женщина нагнулась и ухватилась за ручку кувшина. Белая грудь вновь сверкнула на солнце. И женщина ушла.

Юноша не помнил, сколько еще времени он простоял так в полном оцепенении. Не слышал он и того, как подъехал к роднику незнакомый старик.

— Будь добр, подай мне воды! — услышал он глухой старческий голос.

Юноша опомнился. Он молча подошел к старику, сидящему на арбе, взял у него армейскую флягу и наполнил ее водой.

Старик выпил воду мелкими глотками, вылил остаток на землю и вновь протянул флягу юноше.

— Не поленись, будь другом, подай еще одну!

Юноша прибежал домой, без сил рухнул на тахту и закрыл глаза.

Тело его била мелкая дрожь. Оно все еще было во власти буйного влечения и страсти. Он чувствовал, что и вдова потянулась к нему. Странное нетерпение овладело им. Он страшился встретиться с глазами близких, не желал никого видеть. Единственно, о чем он мечтал, чтобы солнце побыстрее зашло.

Подойдя к винограднику, он едва не лишился чувств. Усилием воли он заставил себя успокоиться и огляделся по сторонам. Женщины нигде не было видно.

Внезапно до слуха его донесся шелест листьев, и тут же он увидел горящие глаза вдовы. Все сомнения неопытности мгновенно исчезли. Он не помнил, как подошел к женщине. Только ощутил, как зашумела в ушах кровь. Тело его затрепетало, объятое сильной и доселе незнакомой радостью. А губы женщины, побелевшие от страсти, счастья и наслаждения, шептали, стонали, подстегивали: «О мой родной», «Мальчик ты мой!»

А потом они, обессилев, лежали на теплой, парной земле между лозами и смотрели в небо. Грудь женщины ходила ходуном. Юноша все еще не пришел в себя. Он не может понять, во сне это произошло или наяву. Тело по-прежнему трепещет, и волны горячей крови, взрывая перепонки в ушах, захлестывают его.

— Нас никто не видел? — спрашивает женщина.

— Никто.

— А теперь уйди и навсегда забудь все, что здесь произошло.

Юноша приподнялся.

— Уйди, тебе говорят.

Юноша встал на колени. И женщина привстала, уперев руки в землю.

— Погоди. Сначала поклянись, что все забудешь!

— Не забуду.

— Тогда поклянись, что никому не скажешь ни слова!

— Клянусь матерью!

— Знай, если ты когда-нибудь нарушишь слово, я в тот же день брошусь в Ингури.

— Клянусь матерью!

Женщина тоже встала на колени, взяла в руки лицо юноши и с любовью заглянула ему в глаза. Сердце ее дрогнуло. Наивные, добрые, в счастливых слезах глаза шестнадцатилетнего мальчика, еще не осознавшего всего с ним происшедшего, жалобно смотрели на нее.