Гурам Панджикидзе - Год активного солнца

Она медленно нагнулась и поцеловала мальчика в глаза. И даже неопытный юнец понял, что это были не те поцелуи, которые еще мгновение назад жгли и будоражили его и без того кипевшую кровь.

Вдруг женщина заплакала, горько, навзрыд и ничком повалилась на землю.

Побледневший юноша, стоя на коленях, с отчаянием наблюдал, как трясутся ее плечи.

— Нино, рог, да побыстрей! — кричит Элгуджа.

— Еще чего придумал, рог ему подавай! Да ты вконец споишь ребенка! — сердится бабушка. — Он ведь такой долгий путь одолел, устал небось!

— Рог, тебе говорят! — картинно подбоченясь, рявкнул Элгуджа.

Нана хохочет. Ей явно нравится мой двоюродный брат. Что бы он ни сказал, она безудержно хохочет. Ее смешит все: его жесты, его интонации, громовой голос, широкие, как лопата, ладони.

Бабушка покорно несет рог, вмещающий в себя не меньше трех стаканов.

— Ты хоть залейся вином, а Нодара не трожь. — Бабушка коснулась моей щеки своей сморщенной рукой. — Не пей, сынок, не бери пример с этого ирода!

— Бабушка, хватит тебе хлопотать, сядь с нами.

— Вот только индюка принесу и сяду.

— Давайте выпьем за наш край, за наше село…

Я вполуха слушаю тамаду и, стараясь, чтобы не заметили соседи, смотрю на Нану.

Неужели она любит меня?

Я хочу вычитать ответ на мой вопрос в медвяных глазах девушки. Нана улыбается. Нежно, с любовью. Она счастлива и весела. Она знает, что все стараются доставить ей радость, из шкуры вон лезут, чтобы заслужить ее улыбку. А может, этот нежный взгляд всего лишь благодарность за незабываемый сегодняшний вечер?! Но почему она поехала со мной, едва знакомым человеком! В моих ушах вновь зазвучал голос Наны, отвечающей на мой вопрос: «Куда угодно»… «Куда угодно»… «Куда угодно». Что подумают ее родители? А может, она живет одна? И как она могла довериться мне, поехать со мной? Нет, так ставить вопрос неверно. Нана Джандиери не из тех, которые последуют за кем угодно. Нет, нет, она определенно любит меня. Любит — и все. Иначе все это совершенно непонятно. Да, да, она любит меня!

Я опомнился, когда обнаружил в своей руке полный до краев рог. Я силюсь вспомнить, какой тост провозгласил наш тамада. Ах, да, за наш край, за наше село, где мы появились на свет и где завершим свой земной путь. «Я своих детей неволить не стану, пусть живут, где им охота. Буду рад, коли они здесь останутся, но они все в Тбилиси норовят. А я в Тбилиси, хотите верьте, хотите нет, задыхаюсь, глаз сомкнуть не могу, город камнем на шее у меня висит. Не дождусь, когда назад вернусь».

Я что-то мямлю, но что, не знаю сам. Наверное, по инерции продолжаю тост. Потом одним духом осушаю рог и перехожу алаверды к Сандро.

— Я рог пить не стану! — замахал руками Сандро.

Отказ Сандро меня, признаться, озадачил.

Раньше за Сандро такого не водилось, чтобы он от вина отказался. Никто не смог бы похвастать, что хоть раз на дне его стакана видел каплю вина. Дойдет, бывало, до своего предела, и только его и видели, тут же пойдет домой отсыпаться. Я присмотрелся к Сандро внимательней. Он сильно сдал за те шесть лет, что я его не видел.

— Врачи не велят мне пить! — пояснил Сандро, заметив на моем лице изумление.

— Пей, Сандро. Врачи не узнают. Мы им ничего не скажем, да и ты помалкивай, — подбадривает его Элгуджа.

Нана с интересом смотрит на Сандро. Поймав взгляд девушки, Сандро, не зная, как поступить, вконец растерялся.

— Когда это бывало, чтобы я от вина отказывался?!

— Так что же тебе взбрело на ум именно сегодня отказываться? Или гости тебя смущают?! — не отстает от Сандро Элгуджа.

— Клянусь детьми, мне нельзя! — говорит Сандро и покорно протягивает руку за рогом. Даже семидесятипятилетнему мужчине льстит внимание красивой девушки. Вот почему он сдается. И жена ему не запрещает, как бы молчаливо соглашаясь с мужем, что нельзя ронять чувство собственного достоинства. Минутное затишье. Все смотрят на Сандро.

Большой кадык ритмично ходит ходуном. Вино с клекотом льется в горло. Несколько капель упало на холщовую рубаху. Опрокинув над столом пустой рог, Сандро окинул всех горделивым взглядом.

— Ну вот так будет лучше! — одобрительно гудит Элгуджа.

— Вроде бы ничего, коли в живых останусь! — возвращая рог тамаде, сказал Сандро и стряхнул с рубахи капли пролитого вина.

— Вино еще никого не убивало на этом свете, — изрек Элгуджа, протягивая полный рог Амирану.

— Дядюшка Владимир, ты можешь поддерживать тосты маленькими стаканами! — прокричал он на ухо старику и задымил сигаретой. — Отличные сигареты «Иверия». Но, по мне, «Колхида» лучше.

— Позволь не согласиться с тобой! — смеюсь я и чувствую, что столь затяжной смех не соответствует сути сказанного. Потом я замечаю, как наклоняется стол, а прокопченные стены комнаты начинают покачиваться. Я энергично протираю глаза и мотаю головой. Наклонившийся было стол вновь выпрямляется, а потолок медленно возвращается на место. Связки чеснока и большой кусок прошлогодней ветчины, подвешенные к задымленной балке, по-прежнему свисают вниз, а не вбок. Электрический шнур с мигающей лампочкой успокаивается и застывает в привычном положении.

Об одних тостах дядюшка Владимир догадывается по движению губ тамады, а о других по наитию.

— Не знаю, чем я перед богом провинился! — не слыша собственных слов, во весь голос кричит дядюшка Владимир. — Может, грех какой надо мной висит!

— Какие могут быть грехи у ангелов! — целую я его в седые усы.

— Сны меня вконец извели, проклятые!

— Какие еще сны! — энергично двигаю я губами.

— Ох и тяжелые же мне снятся сны, не приведи господи! Будто внизу я, в Напарцхева, кукурузное поле мотыжу. Только закончу мотыжить, гляжу, из кустов человек верхом на коне появляется в кожанке, а на боку у него маузер. Глянет на меня грозно и по новой заставляет мотыжить.

— Гм! Плохи твои дела, как я погляжу! — присвистнул Элгуджа, словно впервые услышал рассказ старика.

— Готово! — слышу я над самым ухом Жорин голос. Под шумок и он уже опорожнил рог.

Внезапно Нана встала.

Воцарилось молчание. Все уставились на нее.

— Пойду помогу женщинам. А то неловко как-то, не успела приехать — и сразу за стол! — во всеуслышание поясняет она мне.

— Как хочешь, — улыбаюсь я и ловлю себя на том, что уже битый час непрерывно улыбаюсь.

Нана направляется к женщинам, сидящим в ряд у стены. У меня такое чувство, что стол как-то сразу уменьшился. Такое же чувство, видно, возникло у всех. Голос Элгуджи утратил прежнюю лихость и живость. И даже Сандро, до того державшийся молодцом заклевал носом.

— Давай следующий тост, что ли! — кисло говорит Амиран.

— Разрешите я вам налью, — с нарочитой любезностью говорит Жора. — Извольте дать ваш стакан, — обращается он ко мне.