Гурам Панджикидзе - Год активного солнца

Еще двадцать пять минут…

Словно бы это произошло вчера.

Академик Леван Гзиришвили внимательно изучает пластинку, на которой запечатлен след распада доселе неизвестной и странной элементарной частицы.

Какое-то небывалое волнение овладело мной, когда я увидел на пластинке ломаный след. Сам по себе этот ломаный след не был чем-то неожиданным. При полете распад частиц обычно вызывает ломку следа. Вот частица распалась надвое, а на пластинке от точки распада идет всего лишь один след. Впрочем, и это явление давно известно и изучено: при прохождении через камеру Вильсона нейтральная частица не оставила на пластинке туманного следа, ибо не смогла создать ионного ряда.

Меня взволновало нечто другое.

Я перебрал в памяти все известные случаи. Сомневаться не приходится: кольцо, изображенное на пластинке, подтверждает существование совершенно неизвестной элементарной частицы. После долгих размышлений я пришел к выводу, что на пластинке запечатлен тяжелый нейтральный мезон, масса которого должна вдвое превосходить массу протона. Неизвестная частица, решил я, принадлежит к семейству, отличающемуся особой кратковременностью жизни, и порождается в миллион раз реже, чем даже пи-мезон.

Старый академик долго и придирчиво рассматривал пластину. Наконец он повернулся ко мне, посмотрел прямо в глаза и спокойно сказал: «Я убежден, что не сумел бы вычитать на этой пластинке и трети того, что вычитал ты». Академик отложил пластинку в сторону и еще раз внимательно посмотрел на меня. «Я не хочу, чтобы мои слова испортили тебе настроение и лишили надежды…»

Я помню, как он целиком погрузился в раздумья и несколько раз повторил про себя: «Надежда… надежда… надежда…»

Слова академика окатили меня ледяной водой. Радость моя померкла, но до конца убедить меня в том, что мои выводы слишком смелы, он так и не смог. В глубине души я был непоколебимо убежден в своей правоте.

Свои соображения я послал и в Дубну, и в Серпухов. Я знал, что подтвердить открытие доселе неизвестной элементарной частицы — дело довольно трудное, если я, конечно, верно расшифровал ее сущность. Но в одном я был убежден твердо: на пластинке запечатлена неизвестная элементарная частица. Я рисковал попасть в довольно-таки неловкое положение, окажись мои соображения далеки от истины.

И вот однажды…

Сразу же по возвращении из лаборатории я позвонил Нане. «Она на работе», — сухо отрезала какая-то женщина и повесила трубку.

Раздосадованный, я быстро сбежал по лестнице. Машина была вся в грязи. Я решил сначала заехать в институт и только потом помыть ее.

В коридоре я столкнулся с Гией.

— Нодар, на твое имя письмо из Серпухова! — вместо приветствия сказал он.

— Из Серпухова?!

Кровь прилила к вискам.

— Да, из Серпухова. Оно пришло еще позавчера, но я не стал тебе сообщать. Знал, что ты должен приехать сегодня. Я его сейчас принесу.

Письмо из Серпухова!

Подумаешь, письмо. С чего это я взял, что оно обязательно должно касаться моих соображений (я суеверно не произнес «открытия») относительно неизвестной элементарной частицы?

Может, это просто рядовое приглашение на какой-нибудь там симпозиум или совещание?

Вскоре прибежал Гия с письмом в руке.

Я едва поборол искушение броситься навстречу Гии и вырвать у него из рук вожделенный серый конверт.

Стараясь быть равнодушным, я медленно протянул руку за конвертом. Потом я неторопливо направился к своей комнате. Гия последовал за мной. Я прикрыл дверь, небрежно бросил конверт на стол и распахнул окно. Свесившись в окно, я окинул взглядом машину. Потом вразвалку подошел к столу и уселся на стул. Я не хотел, чтобы Гия заметил мое волнение. В случае, если в конверте окажется простое приглашение, Гия не должен видеть, как луч надежды погаснет в моих глазах.

Я достаю из кармана сигареты и протягиваю Гии.

— Не хочу. Я только что курил.

Я жадно затянулся.

А взгляд невольно обратился к конверту. Я на глазок прикинул его толщину, словно от этого могло что-то зависеть.

Новая затяжка.

Не докурив сигареты, я вдавил ее в пепельницу и взял письмо.

Позже я тщетно пытался восстановить в памяти, какое чувство я испытал, когда молниеносно проглотил все письмо сразу. Мне почудилось, что мощный заряд электричества пронизал мое тело, потом сердце сжалось и тут же расширилось, не в силах вместить восторг, переполнявший меня.

Я успокоился неожиданно быстро.

Я еще раз пробежал письмо глазами и молча протянул его Гии.

Потом встал, зажег сигарету, погасил спичку, бросил ее в пепельницу и подошел к окну.

— Поздравляю! — бросился мне на шею Гия. — Я сейчас же позову всех.

— Не надо. Успеется.

Мне действительно не хотелось никого видеть. Я взял письмо у Гии и еще раз внимательно прочел его от начала до конца.

Мое предположение подтвердилось. Объединенная европейская организация атомных исследований и смешанная группа советских ученых в отдельности, независимо друг от друга, провели эксперимент в Серпухове на мощном ускорителе Института физики высоких энергий. При бомбардировке протонов мезонами обе группы пользовались различными методами, но результат был получен один и тот же. Была обнаружена одна и та же частица — нейтральный мезон, масса которого полностью совпала с моими расчетами и оказалась вдвое больше массы протона. Из Серпухова сообщали также, что мои предположения относительно продолжительности жизни новой элементарной частицы согласуются с их данными — десять в минус двадцать третьей степени. Подтвердились и мои соображения о том, что вновь открытая элементарная частица порождается в миллион раз реже, нежели такая, к примеру, частица, как пи-мезон. В письме признавался мой приоритет в открытии нейтрального мезона и предлагалось назвать новую элементарную частицу «Н-мезоном».

Серпуховцы приглашали меня приехать для ознакомления с фотопластинками, снятыми и отобранными сотрудниками института.

Мое спокойствие поражало меня самого.

Гия в какой уже раз перечитал письмо. На лице его блуждала улыбка, улыбка, выражавшая искреннюю радость.

«Прилетел самолет из Тбилиси рейсом девятьсот тридцать шесть. Повторяем: прилетел самолет из Тбилиси рейсом девятьсот тридцать шесть».

— Вас двое? — спрашивает официант.

— Нас, четверо!

— Почему же четверо? — Нана не может скрыть удивления.

— Какая разница. Пусть накроет на четверых. Я не хочу, чтобы к нам кто-нибудь подсел и помешал разговору.

— Что будете пить?

— Что будем пить? — спрашиваю я Нану.

— Почему, интересно, ты спрашиваешь об этом меня? — смеется Нана.

— Ну хоть что-то ты выпьешь? Может, шампанского?

— Так и быть, пусть шампанское.