Владимир Солоухин - Камешки на ладони [1982]

И так вся вселенная.

Человек понадобился природе для того, чтобы она могла хотя бы увидеть и услышать сама себя.

Первая книга поэта, как правило, несет на себе следы влияний и ученичества. На этом основании поэту часто отказывают в издании его первой книги. Но дело в том, что избавиться от ученичества и влияний можно, только пройдя через стадию первой книги. Другого пути нет. Первая книга — это стадия роста. Соцветие не может расцвести, вися в воздухе, оно должно опираться на стебель, на его колена, на нижнюю, среднюю и верхнюю части.

Мы спрашиваем у других людей совета не тогда, когда вовсе не знаем, как поступить, но когда в глубине души имеем уже решение и хотим услышать подтверждение своим тайным желаниям. Человек, который все время советует нам вразрез с нашими тайными и, может быть, даже не до конца осознанными желаниями, может в конце концов вызвать наше раздражение и неприязнь.

В Алепине соседке Глафире Ивановне я говорю:

— Хорошо, у вас телевизор. Окно в мир…

— Окно-то, окно. Но только в него видать не то, что видать, а то, что покажут.

Дети Пушкина жили долго. Например, его сын Александр Александрович, полковник русской армии, принимал участие в русско-турецкой войне 1877 года и получил саблю с надписью «За храбрость», был награжден Георгиевским крестом, в 1898 году был произведен в генералы, в 1911 году в генералы от кавалерии. Он умер в 1914 году в возрасте 82 лет.

Это говорит о том, что в генах самого Пушкина было заложено долголетие. Недаром гадалка сказала ему: «Проживешь долго, если на 37-м году жизни ничего не случится».

Можно вообразить себе картину. Какой-нибудь прошлый, позапрошлый век: двенадцатый, шестнадцатый, восемнадцатый. Все женщины без исключения ходят в длинных платьях, юбках, пальто. И вот одну из них выводят на высокое место при скоплении народа. Наказание за какую-нибудь провинность. Экзекутор берет большие ножницы и отрезает нижнюю часть одежды повыше коленей. Голые ноги. Она старается их чем-нибудь прикрыть, хотя бы ладонями. Но ее пускают в таком виде гулять среди людей. Все хохочут над ее непотребным видом, изуродованным платьем…

А ничего, ведь привыкли.

Будучи подростком, я учился во Владимире, в отрыве от отца с матерью и жил очень бедно. Иногда (когда уж было совсем невмоготу) я ходил обедать к дальней родственнице. Она кормила меня перловой кашей и при этом преподавала урок бережливости, экономии.

— Муж приносит мне получку, — говорила она, — я распределяю ее на количество дней до следующей получки. Выходит по три рубля на день (условно и в теперешнем масштабе цен). Значит, если я сегодня истрачу шесть рублей, один день перед получкой окажется пустой, а если я истрачу девять рублей, значит, два дня окажутся пустыми. Деньги ведь с неба не свалятся. Да если я хоть двадцать копеек лишних истрачу сегодня, значит, их обязательно не хватит в конце месяца.

Тогда я пропускал эти поучения мимо ушей, уминая перловую кашу. И позже ее наставления не пошли впрок. Не тот у меня оказался характер, а деньги иногда и впрямь ведь падали с неба, мало ли было пущено на ветер.

Но время? Я вспоминаю наставления дальней родственницы, когда думаю о растраченном времени, которого действительно (и обязательно!) не хватит «в конце месяца» и которое действительно с неба не упадет. Причем растратить время можно необязательно на гульбу и на безделье. Вон Корин оформлял станции метро, писал портреты, а основной замысел осуществить не успел. Не хватило «нескольких рублей до конца месяца».

Стихи, не имеющие третьего измерения, глубины. Стихи-плоскатики.

Выезжая из нового микрорайона, потерял ориентировку и, подъехав к широкой улице, не знал, куда повернуть, чтобы ехать в сторону центра. Остановился и спрашиваю мужчину средних лет, «работягу»:

— Если я направо поверну, то куда попаду?

— Не знаю, — ответил мужичок, чуть подумав, — не знаю.

— А если налево поеду, куда попаду?

— Не знаю.

Отчасти смеясь, отчасти сердясь, я его спросил:

— Да сам-то ты куда идешь, знаешь ли?

— Я? Я иду в магазин.

Рассказали мне почти анекдот, но быль. Одного церковного провинциального иерарха, архиепископа, живущего несколько замкнуто, решили послать для расширения кругозора на две недели за границу. У них там по линии патриархии тоже свои зарубежные связи. Послали его в Италию. Ватикан, Флоренция, Равенна, Милан, Венеция — мало ли…

По возвращении спрашивают у ездившего, как, мол, Италия, понравилась ли?

Тот раздумчиво и со старославянским оканьем ответил:

— Гористая местность…

У Пушкина в «Истории Пугачевского бунта» читаем: «Пугачёв скрежетал. Он поклялся повесить не только Симонова и Крылова, но и все семейство последнего, находившееся в то время в Оренбурге. Таким образом, обречен был смерти и четырехлетний ребенок, впоследствии славный Крылов».

Как же положить на весы эти два явления: Пугачева и Крылова? Как же вывести их относительную и абсолютную ценность для истории и культуры? От кого отказаться в первую очередь? И кто знает, скольких Крыловых уносит каждая война, каждое побоище, кровопролитие, геноцид?

Читаю в газете: «Над Персидским заливом потерпел аварию военный самолет, истребитель… Причиной гибели самолета оказалось столкновение с птицей…»

Значит, простая птица может практически сбить современный истребитель?! Но только она должна пожертвовать собой.

Мы многое мерим по себе и на молодых людей смотрим своими глазами. Нам кажется, что они такие же, как и мы, не могут быть не такими. Но вот я опросил десять молодых людей 18—19-летнего возраста. Из десятерых пятеро не знали, как раньше назывался город Калинин, семеро — как назывался город Горький, семеро — Куйбышев, восемь — Киров, девять — Загорск, десять — Свердловск, десять — Алма-Ата, десять — Новосибирск… А один человек не знал, как раньше назывался Ленинград! Это была студентка техникума из Донецка.

Чеснок убивает всевозможные бактерии. Но все же есть одна бактерия — чесночница, которая уничтожает и сам чеснок, превращая его в белую пыль.

Бальзак дописывал конец романа и одновременно вычитывал уже корректуру первых глав, которую ему приносили из издательства. Три-четыре романа в год. Невозможно вообразить, как бы с ним было при нашей издательской практике, когда от написания книги до ее выхода в свет проходит два-три года. Просто не было бы Бальзака.

Когда Блок заканчивал новый цикл стихов, через три недели он держал уже в руках книжку с этим циклом.