Владимир Сергеев - Непредсказуемый Берестов

Радио приносило вести, одна другой суровей. Страшно было подумать, но, по всему выходило, немцы рвались к Москве, и фронт медленно, а все же придвигался к столице, оттого в городе становилось тише и тревожнее. Даже народу заметно поубавилось. А заводы, большие и маленькие, работали во всю силу, и фабрики дымили, и ходили своим незыблемым путем трамваи, звеня, как до войны, весенними звонкими трелями, и гукали клаксонами автомобили, сновавшие по улицам и переулкам…

Теперь на всех площадях установили зенитные батареи. Вокруг орудий наваливали мешки с песком, образуя так называемые орудийные дворики. Такие же мешки поднимались плотными рядами у витрин больших магазинов, а в переулках и дворах громоздились противотанковые «ежи» — сваренные крест-накрест короткие рельсы, — чтобы при надобности выволочь их оттуда и перегородить ими улицы и площади. Страшно было подумать, что по московским улицам могут пойти немецкие танки…

Каждая семья выделяла кого-нибудь из своих на рытье вокруг Москвы окопов и противотанковых рвов. Никто не верил, что столицу могут отдать немцам, и все же… Больно отзывались в сердцах москвичей слова, произносимые голосом знаменитого уже на всю страну диктора Левитана: «…Наши войска оставили город…» Но притихшая Москва, готовясь к обороне, жила и трудилась…

Женька и Витька, получив первую в их жизни зарплату, перешли в соседний цех, передав свои лопаты молодым ширококостным девицам, похожими друг на друга румяными круглыми лицами. Теперь-то уже через руки ребят проходили готовенькие приклады для автоматов ППШ! Им оставалось только «прошкурить» их — обработать шкуркой или, как ее называли, «стеклянной бумагой», доводя деревянную поверхность до абсолютной гладкости.

Часто в обед приходила на «заводик» — так ребята звали свое место работы — Юлька. Приносила Женьке и Витьке поесть. Страшно стеснялась, но все-таки приходила. Женька, словно оправдываясь, объявил, что Юлька — Витькина сестра. Зачем? По правде говоря, никого из рабочих это не интересовало. Поначалу, правда, жена мастера ехидничала, но Кузьмич быстро ее урезонил.

Как-то Женька спросил у Кузьмича:

— А чего у нас в цеху приклады не красят? Зачем возить? Времени жалко. Сами бы и красили…

Кузьмич захихикал, заскрипел:

— И задохнулись бы, как клопы. Красить! На это есть специальное лакокрасочное производство. Там красят, лаком кроют да в печах сушат… Не боись, оголец, наша работа у них долго не залеживается. Раз-два, и в сборку. Фронт каждый день требует…

По воскресеньям заводик работал на ту же мощность, но ребятам приходить не разрешали: «Пусть отдыхают как положено, — приказал Серафим Степанович. — Еще чего не хватало! Дети все-таки…»

И вот однажды в понедельник ребята, как всегда, явились к семи, но… их заводика уже не было. За один-то день? Как же это? Не понимая, что случилось, они обежали пустые помещения, но ничего, кроме стружки да пары рваных рукавиц, обнаружить не смогли… Это было как сон. Дурной, обидный до боли.

Во дворе копалась старуха в длинном черном пальто. Не то что-то искала, не то выбрасывала мусор… Может, она знает?

— Не скажете, где теперь мастерская? — спросил Женька, называя так «заводик» по инструкции, выданной Кузьмичом.

Женщина подняла лицо и оказалась старичком с желтыми прокуренными усами.

— Там написано, — словно пропел старичок.

— Где?

— Да вон там. — Он показал пальцем в сторону дверей и добавил с усмешкой: — Написать все можно…

«Мастерская переехала по адресу: поселок Лианозово, Лесная, 16».

— С чего это? — округлил глаза Витька.

— А ни с чего, — отозвался старичок. — Приехали на грузовиках ночью, как это у них полагается… И все вывезли. Все до ниточки! Одно слово — НКВД!

— НКВД? — недоумевал Женька.

Только потом, через несколько дней ребята дознались, что заводик переехал как раз поближе к цеху окраски. А сотрудники из НКВД действительно охраняли и сопровождали автомашины с оборудованием' Как ни говори, а заводик работал на оборону.

Ну и дед! Язва.

И снова жизнь потекла по старому руслу. Если говорить честно, ребята, конечно, устали за последний месяц. Витька еле ноги таскал, да и Женька чувствовал себя не лучшим образом. Однако ничего в жизни не проходит даром — все пригождается. Дни, как бусинки, нанизываются, нанизываются… Все в них — хорошее и плохое, радостное и горькое, а получается путь, который называется временем, а может быть, и судьбой человеческой…

Да, горького было много. Во дворе плакали женщины, плакали страшно, надрывно, даже плачем не назовешь, а воем, протяжным, ужасным своей безысходностью. Это начали приходить похоронки. Муж, сын, брат, отец… И каждый раз Женька представлял себе смерть Сени Савушкина.

Как-то придя домой, Женька уж было собирался порадовать маму денежным переводом, что вручила ему на улице почтальонша тетя Зина — пришел остаток его зарплаты с заводика, — но увидел, что мама не одна… Кто это? Женька не узнал тетю Шуру, мать Витьки. Правда, они давно не виделись, но чтобы несколько месяцев так изменили ее!.. Женька был поражен. Он поздоровался, а тетя Шура, еле кивнув, отвернулась к окну. Мать махнула Женьке рукой — иди, дескать, в свою комнату. Что это? Может, с Витькой?.. Так они только расстались…

Тетя Шура вскоре ушла, и Женька стал допытываться: «Что это она так?» Мать долго молчала. Закурив, ходила по комнате, потом сказала, словно самой себе:

— Какая мужественная женщина! Я бы так не смогла.

— Мам…

— Только дай мне честное слово, что не скажешь Вите.

— Честное слово… — предчувствуя ужасное, пролепетал Женька.

— Дядю Колю убили. Два месяца назад.

— Как? И они не знали?..

— Тетя Шура знала. Но ни Вите, ни бабушке не сказала. Ты представляешь, сколько надо сил, чтобы такое пережить одной?!

— А тебе сказала…

— Потому и сказала. Надо было хоть с кем-то поделиться…

А спустя несколько дней пришло письмо. Женьке! Мать, побледнев, боялась распечатать треугольник. А Женька кричал:

— Ну чего ты, чего ты? Это мне! Ответ от Еремеева!

«Здравствуйте, товарищ Берестов!

Ваше письмо С. М. Еремееву попало ко мне. Сообщаю: старший лейтенант Еремеев во время боев у Соловьевой переправы на реке Днепр, где был страшный смертельный бой, увел свою роту к переправе и с боями продвигался вперед. Более я его не видел, так как сопровождал в медсанбат майора Сухорученко, который по дороге умер у меня на руках. Немецкие танки отрезали наш батальон от передовых частей, и мы ушли другим путем. Паренька Кирилла я не видел, и судьба его мне неизвестна. С боевым приветом. Младший политрук М. Давыдков».

Другой рукой было приписано: