Владимир Сергеев - Непредсказуемый Берестов

Если командиру и комиссару полка дел да забот без Женьки хватало под завязку, то у сержанта Зайцева была единственная забота — выполнять приказ командира взвода по выявлению и обнаружению огневых средств противника. Этого требовал штаб полка, а у штаба полка требовал штаб дивизии: развязать ему руки для предстоящего наступления, — ослабить артиллерийское сопротивление противника в полосе боевых действий… Так оно в армейской жизни и должно быть: катится приказ сверху вниз, спеша к своему непосредственному исполнителю, находит его и требует обязательно выполнения. Приказ — закон.

И вот поднимаются Саша и Женька на высокий заснеженный холм. Идут на лыжах, переступая «елочкой». Женьке раньше «елочка» не удавалась, все больше «лесенка». А теперь — отлично! Вот, оказывается, зачем лыжи-коротышки! И правда: весь век учись…

На спине у Саши рация. Она под маскхалатом, и сержант кажется еще больше и шире. Да куда больше-то?.. Куда шире?

Уже почти совсем рассвело, а они все идут. Саша ворчит:

— Кружим три часа, будь оно неладно…

Ну, наконец-то, вершина. Во, теперь совсем другое дело! Теперь отчетливо видны очертания строений, похожих на железнодорожную станцию или депо. Саша тут же ложится, и через какие-нибудь секунды рация запищала тоненьким далеким писком. Сержант надевает наушники.

— «Дон». «Дон». Я «Вега». Как меня слышишь? Я «Вега». Прием.

«Дон» ответил, наверно, что слышит хорошо, потому что Саша сразу приступил к передаче.

— Вижу цель. Квадрат «Три Б». Передвижение живой силы и техники. Огневые средства не просматриваются. Прием, — и, несколько секунд помолчав, он сказал: — Жду.

Сначала Женька увидел взметнувшийся далеко впереди взрыв и только потом услышал глухой удар… А Саша, не отрывая глаз от бинокля, выкрикивал свои «левее», «правее», «дальше», «ближе» — давал корректировку стрельбы артиллеристам на невидимые наши батареи. Еще разрыв, еще… И еще… И, наконец, Саша прокричал:

— Цель поймана! Связь кончаю.

Снаряды рвутся один за другим, и уже не различить, сколько разрывов, они словно слились воедино.

— Саш, дай бинокль. Посмотреть!

— Ты что! Смываться надо! Фашист не дурак, мы это уже проходили. Сейчас начнет шмалять по высотам…

Женька, конечно, понимает, что немцы ищут корректировщика во все бинокли. И они с Зайцевым скатываются вниз с холма, а на вершине, где они только что были, взметываются разрывы мин. Вот два разрыва по эту сторону холма — совсем близко от разведчиков… Женька вдруг вскрикивает и приседает.

— Что? — кричит Саша. — Идти можешь?

— Могу вроде…

— Бегом! Сто метров! Оторваться надо!

И вот они наконец останавливаются. В широко распахнутых Женькиных глазах испуг.

— Хлюпает, Саш.

— Чего испугался? Сейчас поглядим. Дело обычное… — бубнит Саша, а сам, видать, тоже перепуган не меньше Женьки.

Он стаскивает с мальчика валенок. Вся портянка в крови. Саша разрывает индивидуальный пакет. Снегом смывает кровь с Женькиной ноги, говорит, приглядываясь к ране:

— А где осколок-то? Чудно! Мясо чуть-чуть вырвало, а осколка нет. — Он ощупывает валенок изнутри. — Погоди-ка… Вот он! В валенке застрял, на излете был. — На сердце у сержанта полегчало. Он выколупывает из валенка узкий острый кусочек металла и отдает Женьке.

— Это тебе на память.

Когда нога была забинтована и первый испуг у Женьки прошел, он сказал:

— Саш, а не очень болит. Щипет только.

— Щипет от йода. В общем, считай, что тебя собака покусала, — он засмеялся. — Ты по чужим огородам лазал? Или в сад за яблоками?

— Не, не лазал.

— А я лазал. Любил эту работу… Драли меня собаки!.. Много моего мяса у них на зубах осталось…

Но Женьке теперь не до Сашиных воспоминаний.

— А в госпиталь меня не заберут, Саш?

— Ты что? С такой царапиной? И вообще, в санбат тебе соваться никак нельзя. Кто ты такой? В том-то и дело, что никто. Морковка и все! Хорошо, что мы с тобой при такой работе, ушли, и нет нас, и не маячим на глазах. Командира, брат, подводить нельзя. Узнают в дивизии, не посмотрят, что комиссар полка, влепят на всю катушку… Какой же тут госпиталь?

— И как же теперь? До конца войны прятаться будем?

— Э, брат, это дело не простое. Тут волынки много. Я тебе скажу по секрету: наш Ратов только в бою орел… Ну да не нам с тобой разбирать. О ранении никому не похвались, смотри.

— А чем тут хвалиться? — искренне удивился Женька. — Тоже скажешь…

— Вот такой разговор люблю.

Женька помолчал, подвигал ногой. Тугая повязка почти совсем сняла боль в щиколотке. И снова слух стал ловить недалекие редкие разрывы снарядов, посланных с наших батарей…

— Жидковато… — недовольно проговорил Саша. — Лежи тут! — сказал он и вдруг о быстротой кошки бросился обратно на холм, оставляя за собой взрыхленный лыжами снег. Через минуту Женька потерял его из виду, а через пять Саша уже катился с холма как большой снежный ком. То ли заметили немцы его, или так, по наитию, но снова засвистело, заныло над головой, и разрывы мин короткими белыми гроздьями взметнули снег у самого подножия холма.

— Ложись! — успел на бегу крикнуть Саша.

Комья земли и снега осыпали подбежавшего Зайцева, и он с лета накрыл собой Женьку. И вдруг — тишина. Внезапный минометный шквал оборвался. Но Зайцев не двигался. Женька копошится под его огромным тяжелым телом.

— Саш, Саш! — кричал он. — Ты что молчишь?

Зайцев наконец поднял голову. Все лицо его, глаза, рот, нос забиты снегом. Он отплевывается, мотает головой.

— Ну, гады, сейчас вам вольют микстуру! — со злостью процедил сержант.

И верно — земля вокруг начинает дрожать от взрывов.

— Вот теперь порядок! — радостно кричит Саша. — А то взяли манеру: чуть что, минами людей закидывать. Паразиты! — И он, довольный, смеется, стряхивая с себя комья снега.

И Женька почему-то решил, что сейчас самый подходящий момент задать Саше вопрос, который давно мучил мальчишку.

— Саш, а ты этого командира разведчиков, капитана Калашникова, знаешь?

— Учителя-то? Встречались. А тебе зачем?

— Может, его попросить?.. Ну, насчет меня…

Саша удивленно таращит на Женьку глаза.

— С какого якова? Он тебя сроду не видел и знать не знает. Ты, брат, того… Тебе случайно голову не задело?

Теперь Женька сидел безвылазно в землянке. Голову ему, конечно, не задело, а вот нога болела. Бинты прилипали к глубокой ране, впивались в мясо, и при перевязке приходилось их долго смачивать водой, чтобы отлипли. Саша принес из медпункта белый стрептоцид. Ранку засыпали, как глубокую канавку — стало посуше.

— Слышь, Жень, а ты ее не забинтовывай, — посоветовал Саша.

— А как же?

— Пусть, как на собаке заживает. С воздухом.

Шутка шуткой, а «собачий» метод помог, и ранка скоро затянулась корочкой.