Владимир Сергеев - Непредсказуемый Берестов

Так или не так думал Женька, трудно сказать, только долго стоял он у амбразуры и смотрел вперед, и воспоминания недавнего прошлого почему-то именно сейчас надвинулись на него…

Женька знал, что «расслабляться» перед боем нельзя, но что можно поделать с памятью? Она сама — хозяйка. И не спрашивает разрешения войти к тебе, в самый, может быть, неподходящий для этого момент. И вдруг Женька сообразил, что до того боя еще далеко и люди, сидящие в этих траншеях, пока останутся на месте, а они с Сашей уйдут в эту белесую темноту первыми, оставляя за собой следы, по которым двинется и пойдет многоликая многотысячная пехота. И кому какое дело, кто прошел тут первым! Победа достанется живым. Так ли это?

Женька затревожился, зябко повел плечами, и было ему уже не до философских рассуждений…

— Приляг, Жень, — сказал Зайцев.

Женька только сейчас увидел, что в блиндаже тоже есть печурка, и лежанки, не такие, правда, широкие, зато длинные, по всей противоположной стенке. Саша сидел, вытянув ноги, и все равно почти доставал головой чуть ли не до потолка. Кроме Саши и Женьки, в блиндаже никого не было. Женька знал от Саши, что так положено — дать «разведке» передохнуть, а может, и поговорить между собой. Это правило никогда не нарушалось.

— Ну что, как ты себя понимаешь? — спросил Саша. — Силенка имеется? Только начистоту. Мне твой героизм даром не нужен.

Женька молчал. Он не стеснялся Зайцева, мог сказать все как есть. А как есть? Женька еще не знал. Он так и сказал Саше.

А Зайцев спросил:

— Трусишь? Скажи честно.

— Трушу, — честно ответил Женька.

— Правильно. Ценю. Не трусит только дурак или псих, — улыбнулся Саша, показывая редкие зубы, и сказал уже серьезно: —Только вот что: сегодня останешься здесь. Кормежку тебе организуют, а чаек — вот он, пей — не надо. Бери сахар. — Зайцев залез в карман и протянул Женьке большой кусок колотого сахара.

— Не хочу я, — промямлил Женька. И вдруг сказал громко, раздраженно: — Чего ты меня оставляешь? Дай подумать!

Зайцев больше не разговаривал с Женькой. Он спрятал подбородок в ворот полушубка и прикрыл глаза. А Женька придвинул поближе к печке пустой шаткий ящик, приготовленный, наверное, на растопку, сел на него и уставился в печное жерло, на тлеющие угольки, переливающиеся синевато-розовым пламенем.

Сам того не замечая, он уже примерялся, как лучше будет нести телефонный аппарат — на спине или на груди… Не на боку же! Решил, что за спиной будет сподручнее. Потопал валенками по смерзшемуся под ногами песку — портянки надо перемотать, решил Женька. Новые, добытые Сашей валенки были удобны и почти впору, но портянки все равно скручивались на ноге. Что же я носки не надел? Вот дурак! Носок бы никуда не уехал, он шерстяной, в крайнем случае и на него портянку намотать можно… Белый маскхалат, обрезанный по подолу, Женьке поначалу казался верхом совершенства, теперь же он понимал, что широкие длинные рукава могут помешать в случае чего… А вот рукавички надо бы подсушить! Рука потеет в них, а там, на морозе, эта влага вовсе ни к чему: неизвестно, сколько лежать придется без движения…

Поймав себя на мысли, что он уже готов идти вместе о Сашей, Женька успокоился.

«Я, конечно, не псих и не дурак, — думал он, — но когда-то все равно идти надо». И Женька вспомнил, как давно, в детстве он боялся спрыгнуть с мостков в реку. Ребята прыгали уже с высокой кручи, а Женька все на мостках примерялся, словно стоял на парашютной вышке без парашюта. Теперь-то смех, конечно. А тогда? Если бы не отец, ткнувший его пальцем в спину, так и стоял бы на посмешище окружающим… Зато потом! Девчонки только ахали, когда Женька с разбегу улетал далеко в воду, да еще подныривал, стараясь дольше просидеть на дне: пусть они все испугаются, вроде я утонул!..

А теперь? Ни одна еремеевская поговорка не шла на ум, не подходила к сегодняшней ситуации. А раз так, значит, все правильно.

Глаза слипались, слипались и наконец окончательно слиплись, и уже ничего Женька не слышал, ни о чем не думал. Он пробудился от того, что кто-то громко сказал:

— Товарищ сержант! Три ноль-ноль!

Женька тут же потянулся к телефонному аппарату.

— Телефон оставь, — как бы невзначай сказал Саша. Женька удивленно поднял глаза. — Оставь, оставь, — повторил Саша, — без надобности сегодня.

— А зачем брали?

— Значит, надо было… — недовольно пробурчал сержант. — Ну, — сказал он, вставая и протягивая обе руки лейтенанту, который разбудил их. — Ждите к шестнадцати.

Лейтенант и Женьке протянул обе руки, Женька ему — обе.

Что-то удивительное было в этом рукопожатии. Интересная штука, — думал он, — совсем не так, когда просто здороваешься или прощаешься… Спросить бы у Саши? Высмеет еще…

Шли медленно. Мгла усиливалась — замела поземка. Это хорошо, это естественная маскировка, решил Женька и не ошибся, потому что Саша зашагал быстрее и легче.

Что же такое, — идут они довольно долго, а уже светать начинает, Саша все молчит, забеспокоился Женька и тут же подумал: а о чем говорить? Ведь это уже работа.

Спустились в какой-то овраг. И только выбрались из него — впереди, километрах в двух, зачернело поле пятнышками, словно вороны на снегу расселись. Деревня!

— Все точно. Перед нами Бахово. Проверим, — сказал Саша и, укрывшись с головой маскхалатом, зашуршал картой. Света фонарика Женька не увидел: все нормально.

— Так и есть! — высовывая голову, говорит Саша. — Стоп, машина. Зарывайся пока в снежок, теплее будет, — и добавляет серьезно, словно и шутить тут нечего: — Если замерзнешь, здесь тебя и оставлю. Чего мне мороженое мясо на себе тащить? Учти.

— Ладно… — миролюбиво отвечает Женька. — Пока терпимо.

Лежали долго. Когда посветлело над ними небо, а внизу, в овражке, обозначились очертания голых кустов, Саша достал бинокль. Он долго, казалось, очень долго смотрел вперед, словно навсегда застыл в этой позе.

— Смотри, — вдруг сказал он. — Перед деревней справа холм. Эта высотка нам и нужна. — Он отдает Женьке бинокль. — Что там у них? Видишь?

Еще бы! Вот они, фрицы. Женька жадно впивается в бинокль. Ага, я тебя вижу, а ты меня нет! Знакомая картина.

— Саш, их там кучи! — говорит Женька.

— А еще не утро. Половина еще спит, — как бы про себя бубнит Зайцев. И снова достает карту. Отметил что-то кружочком. — Это у нас полработы. Еще находимся. Давай на другое место. Обойдем-ка тот лесок.

Стали опять спускаться в овраг. Женька не сделал и нескольких шагов, как провалился в сугроб.

— Ну что же ты? — Саша подхватывает Женьку под мышки и вытаскивает из снега. — В воронку угодил…

Но Женькин валенок остался в снегу. Зацепившись за большой палец голой ноги, висит портянка. Ну и видок! И оба хохочут, и сразу становится теплее.