Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Благодарно кивнув старшей дочери, принесшей горячего, свежезаваренного чаю, Юсуф-ата тихо произнес: «Да будет изобилие в жизни твоей, доченька!» Старик был доволен своей заботливой дочерью и жалел ее. Не удалась у нее личная жизнь. Произошло обратное тому, что говорится в пословице: «Под весеннее солнце подставляй невестку, а дочь — под осеннее». Ибо невестка должна позабыть, что живет не в родимом доме, а дочь должна готовиться к тому, что ждет ее под кровом у мужа. Словом, из-за неурядиц в семье и худого отношения свекра со свекровью Сабохат пришлось уйти от мужа и вернуться в родительский дом.

Выпив пиалушку чаю, Юсуф-ата повеселел. Слегка приподнявшись и поправив под головой подушку, он запел тихо, почти шепотом. Песню эту он услышал от одного приятеля-уйгура:

Тюлевая занавеска на окне отведена в сторону. Яркий солнечный луч падает в угол, согревая прислоненную к стене длинную металлическую булаву [40] Булава — длинный, увесистый металлический стержень с крюком на конце, используемый литейщиками при работе. . Глядя на нее, старик улыбнулся. Все, кто приходил навестить Мирюсуфа-ата, спрашивали, зачем он занес в чистую жилую комнату эту железку, на что он, улыбаясь, отвечал: «Мешает ли вам моя булава? Пусть стоит…» — и никому не разрешал вынести ее во двор или в сарай.

Сабохат как-то, подметая, заметила вслух, что железка эта мешает убирать комнату и ей трудно всякий раз двигать ее с места на место. Отец сказал ей:

— Вот-вот, хвала тебе, дочка! Я лежал было молча, сама ты растормошила меня. Слушай же теперь меня, старого. При помощи этой булавы покойный отец мой кормил нас. От него мне она и досталась в наследство. Она же мне помогала добывать хлеб-соль для вас. Помолодей я вдруг, вернись ко мне прежние силушки, снова взял бы я в руки эту булаву… Эх, доченька, многого ты не понимаешь. Все, что я приобрел в жизни и собираюсь оставить вам — этот дом, сад, авторитет мой, — благодаря этой булаве. Хоть груба она и неказиста на вид, премного в ней мудрости. Да не будет она попрана и после меня, не выбрасывайте ее, пусть она не потеряется!.. А не слышала ли ты ничего про чарыки [41] Чарыки — обувь из сыромятной кожи. Ахунбабаева? Если нет, то послушай. Этот уважаемый всеми человек, будучи уже президентом нашей республики, в доме у себя на стене повесил пару изношенных чарыков. Человек этот в недавнем прошлом был батраком и в этих самых чарыках трудился на землях баев. Вот и берег он свои чарыки, чтобы не забыть прошлых дней. Так-то, доченька. Иногда протирай тряпицей ручку булавы, а то как бы она не заржавела… Ты многого не знаешь, доченька. Не легко досталась победа. Многие люди отдали свою жизнь, чтобы мы с тобой были счастливы. Такие, как наш Ахунбабаев, Низамиддин Худжаев, Нумилов, не о себе думали они, о народе. Ты это должна знать и помнить. Но были и другие, подобные предводителю басмачей Кур-Нурмату, богатеям Чукаевым. «Аллах создал одних бедняками, других богатыми. Идти против устоев шариата кощунство и великий грех! Не по пути нам с гяурами. Отделим Туркестан и восстановим ханство!» — убеждали они. Мы таким дали понять, что это им не по пути с народом.

Сабохат сидела на табурете у изголовья отца и, сложив на коленях руки, внимательно слушала, не перебивая вопросами, хотя многое из того, что услышала, оставалось для нее мудреным, непонятным.

В последнее время Мирюсуфу-ата сделалось совсем худо. Он и есть ничего не мог. Для него давили виноград, и он заставлял себя проглотить немножко соку. Он молчаливо лежал, обремененный тяжелыми мыслями.

В один из таких дней пришли к нему Нишан-ака и Матвеев. Высокий, худощавый Максим Петрович с выдающимися скулами на щеках и густыми усами с проседью, концы которых порыжели от курева, был очень похож на Максима Горького. На заводе его так и называли — «Максим Горький». Интересно было, что и родом он был из Нижнего Новгорода, где родился знаменитый писатель. Мирюсуф-ата величал его просто «Махсим». Раньше он частенько приходил к Мирюсуфу-ата. В выходные дни обычно надевал длинную рубашку-косоворотку, перетянутую шелковым поясом с кисточками на концах. Махаллинцы, завидев его еще в конце улицы, уже знали, к кому он направляется, и говорили: «Вон к Мирюсуфу-ата пошел русский мужик».

Матвеев, заметив, что приятель на него обижен, объяснил, что на недельку уезжал в свой родной город, погостил у родных. И напомнил, что ведь незадолго до отъезда, когда был у него, говорил, что собирается в отпуск, да, видать, он забыл об этом. Извинился. И Мирюсуф-ата постепенно просветлел лицом, включился в разговор. Упрекнул Нишана-ака, который никуда не уезжал, а тоже не навещал его уже несколько дней.

Нишан-ака понимал, что другу теперь уже не помогут ни врач и никакие лекарства, а все же спросил:

— Врач приходит? Какие лекарства пьете?

Старик поморщился и покачал головой.

— Надоели они мне! Врач приходит в день дважды. А толку все равно никакого. Сказал я ему, чтоб не тратил время зря… Был даже табиб один. Жена откуда-то привела… Лекарств больше не принимаю никаких.

Голос Мирюсуфа-ата звучал тихо, с хрипотцой, и в груди у него при этом, казалось, что-то булькает. Матвеев и Нишан-ака украдкой переглядывались и горестно качали головами.

Тетушка Мадина принесла на подносе лепешки и чай. Зашел Арслан, которого пришлось вызвать с далекой стройки телеграммой. Он только что вернулся с базара, куда мать его посылала за продуктами. Узнав, что у отца друзья, он очень обрадовался, поспешил в его комнату. С гостями поздоровался за руку, и те почувствовали в его рукопожатии силу. Ладонь его была широкая и жесткая. А плечи крутые, какие были у его отца в молодости. Он ополоснул пиалушки, налил в одну из них чаю и вылил обратно в чайник, чтобы напиток был погуще и повкусней. Подождав минуту, налил понемножку в пиалы и протянул гостям.

— Арслана я помню совсем маленьким, — сказал Матвеев, с восхищением разглядывая парня, — а нынче вон какой вымахал, джигит!..

— Да-а, время идет, — сказал Мирюсуф-ата. — Большое это счастье, когда на старости лет ты не одинок, когда есть дети. И дочери у меня славные. А как поживают ваши дети, Нишан-палван? В благополучии ли ваша семья? — поинтересовался Мирюсуф-ата.

— Благодарю, все здоровы, кланяются вам.

— Чем ты сейчас занимаешься — работаешь или учишься? — спросил Матвеев у Арслана, возвращая ему пустую пиалу.

— Сейчас за отцом ухаживаю, — ответил Арслан, смущенно опустив голову.

— Сейчас у них каникулы, — сообщил Мирюсуф-ата. — Поехал строить Каттакурганское водохранилище, а тут я свалился. Мать его совсем измоталась. Послали телеграмму. Вот и приехал… Спасибо ему, все заботы по дому взвалил на себя…