Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Кизил Махсум и Кари переглянулись. Оба снисходительно улыбнулись, обращаясь к хозяину дома: дескать, стар уж, а мудрости не накопил.

— На заводе работа тяжелая, — заметил Кизил Махсум.

— Трудно ему будет там с делом справляться и учиться, — подтвердил и Кари. — Предпочтительнее будет, если он продолжит учебу. Молодые люди должны овладеть знаниями. Не пребывать же им в темноте. Я же постараюсь не загружать его работой.

— Слова ваши достойны одобрения, — раздумчиво произнес Мирюсуф-ата. — Что может быть важнее учения! Для человека с образованием мир широко открывается. Нас вот некому было учить. Но и мы обрели на заводе знания, стали различать белое и черное.

— Конечно, конечно, — закивал Кизил Махсум.

Он хотел сказать еще что-то, но не окончил фразы, потому что в этот момент вошел Арслан с подносом, на котором было угощение. Старик покашлял, прикрыв рот ладонью, и умолк, полузакрыв глаза.

Махсум и Кари долго сидели за дастарханом, беседуя с Арсланом. Когда чайник чая был выпит, Арслан заварил еще свежий. Затем гости попрощались со стариком, пожелали ему исцеления и вышли из комнаты, зашаркали по ступенькам айвана. Окно было открыто, и Мирюсуф-ата услышал невнятный, приглушенный голос, Кизил Махсума, дающего наставления Арслану, последовавшему за ними, чтобы проводить. Из сказанного различил: «Отец твой, видать, недолго протянет. На все воля аллаха. Ты уж, братишка, принимайся за приготовления…» Кари тоже в свою очередь посоветовал: «Ты скажи сестре или матери — пусть подметут двор…»

Старику сделалось горько оттого, что он уходит из жизни, не справив свадьбы сына и младшей дочери и не увидев тракторов, которые скоро должны выпускаться на его заводе. «Ладно, их увидит мой сын…» — утешил себя старик.

Покидая двор, Кизил Махсум остановился у калитки и протянул Арслану пятьдесят рублей:

— Возьми, братишка, пригодятся на благое дело.

— Спасибо, не надо, деньги у нас имеются.

— Бери, бери, не стесняйся. Думаешь, не знаю, сколько у тебя денег в кармане? Еще никому лишняя копейка не повредила.

— Когда дают, бери, сынок, — сказал Мусават Кари. — Чем тысячу раз оказывать почтение, лучше раз сделать подношение. Если будет нужда в чем, приходи, не стесняйся. Знай, что друзья познаются в беде.

Мусават Кари был в свое время приказчиком у Мирзарахимбая. Впоследствии разбогател, нередко обводя вокруг пальца хозяина и потихоньку приторговывая мехами. Бай любил своего шустрого приказчика и полностью ему доверял. Любил его еще и за веселый прав. Обычно на гапах [44] Гап — вечеринка. , организуемых в доме у Мирзарахимбая, он всегда являлся душой компании, шутил, балагурил, вызывая у гостей смех, и даже читал газели собственного сочинения. Кроме того, когда на бая иной раз находило уныние, Мусават Кари развлекал его чтением старинных книг «Або Муслим» или «Алиф Лайло ва лайло».

Потом добрые времена кончились и жизнь обернулась так, что Мирзарахимбай, погрузив на арбы свое добро, поспешно укатил в чужие края…

Потом вихрь революционных преобразований разметал большинство баев по свету. Некоторые из них даже хватались за оружие, не желая расставаться со своим добром. Таких уводили под конвоем красноармейцы…

Сегодня отцу стало легче. Настроение у него лучше. И у Арслана на душе веселее, и у матери, и у сестры. Казалось, и во дворе, и в комнатах больше солнечного света. Мать хлопотала по дому, забыв об усталости. Сабохат возилась на кухне. Готовила обед и тихо напевала песенку.

Арслан сказал матери, что ему надо встретиться с другом, а сам прямехонько направился в школу. В длинном полусумрачном коридоре было пусто — шли уроки.

Арслан подошел к стенной газете. Едва успел он прочитать одну заметку, прозвенел звонок. Арслана охватило волнение. Теперь он только делал вид, что разглядывает газету. Ему казалось, вот сейчас, сию минуту, подойдет она и скажет: «Арслан-ака, здравствуйте!..» И в этот момент кто-то положил руку ему на плечо. Арслан вздрогнул и резко обернулся. Перед ним, улыбаясь, стоял секретарь комитета комсомола Кувандык.

— Это хорошо, что ты не забываешь родной школы, — сказал Кувандык. — Ну как живешь? Я слышал, что ты бросил институт?

— Что ты! Просто перевожусь на заочное отделение.

Они постояли еще минуту, повспоминали былые школьные дни, общих знакомых. Потом Кувандык извинился и, сказав, что спешит, ушел.

Арслан посмотрел по сторонам, отыскивая взглядом знакомую фигурку. Неужели ее нет в школе?

Маленькая бойкая девчушка, потряхивая косичками, подбежала к Арслану и, дернув его за рукав, сказала громко, на весь коридор:

— Вон Барчиной-апа. Она не вас ожидает?

Барчин стояла около тополей, что росли вдоль забора. И сама была стройненькая, как тополек. Арслан направился через площадку, по которой с визгом носилась детвора. Он взял ее руку, а сердце стучало так громко, что он обеспокоенно подумал, не слышит ли его Барчин…

Барчин тревожно взглянула на Арслана и спросила:

— Вашему отцу лучше? Что-то вас не видно было…

— Спасибо. Сегодня отцу получше… Хлопот много всяких… А как ваши дела?

— По-всякому, — сказала девушка и засмеялась. — Грустного, кажется, у вас хватает, так что поделюсь лучше веселым. Вчера мы получили письмо от Марата, брата моего. Он служит на границе, и от него давно не было писем. Мама очень беспокоилась… О, да на нас, кажется, обращают внимание мои малыши! Ужас, какие любопытные! Приходите в субботу к нам домой, хорошо? Я буду ждать. До свидания.

«Сама совсем еще девчонка, а уже учительница!» — подумал Арслан, когда она бежала через площадку. Он догадался, что пригласила она его домой к себе не просто так. Видно, говорила о нем матери, Хамиде-апа, и та пожелала его увидеть.

В субботу Арслан пришел к Барчин. Девушка заканчивала мыть полы, которые почему-то сегодня ей хотелось довести до зеркального блеска. Она встретила его на ступеньках веранды с мокрой тряпкой в руках. На ней был легкий цветастый халатик. Отведя со лба упавшие волосы, она радостно улыбнулась и пригласила его в комнату. Заглянув в боковую дверь, видимо, на кухню, откуда доносилось позвякивание посуды, сказала:

— Мама, Арслан-ака пришел!

В комнату зашла полная белолицая женщина.

Арслан и Барчин стояли рядышком на бордовом плюшевом ковре, закрывающем середину комнаты.

— Прошу, садитесь, — сказала Хамида-апа и указала на мягкие стулья, стоявшие вокруг массивного полированного стола.

Она разговаривала просто, будто и Арслана, и его родителей давным-давно знала. Извинившись, вскоре она удалилась на кухню и вернулась с чайником чая и вазой, наполненной фруктами.