Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

В августе в город начали прибывать эвакуированные. Переполненные составы везли в Ташкент украинцев, русских, белорусов. Прибывших тотчас устраивали работать на заводы и фабрики. Многие изъявляли желание поехать в колхозы и совхозы. Ташкентцы встречали их как родных братьев и сестер, предоставляли им свои дома. Общее несчастье сблизило всех, породнило.

В середине августа Арслан, вернувшись с работы, увидел на подоконнике записку, в которой Барчин сообщала, что немедленно должна его увидеть, и просила прийти.

Барчин выбежала из дому, едва Арслан отворил калитку. Она была растеряна, веки покраснели, — видно, плакала. Даже забыв пригласить Арслана в дом, сообщила о том, что отца, по решению Центрального Комитета партии Узбекистана, направляют работать в Кашкадарьинскую область. На места молодых руководителей, ушедших на фронт, направляют старых членов партии.

Узнав, что в воскресенье и Барчин с матерью тоже уезжают, Арслан расстроился. Опустил голову, не зная, что сказать. Не мог же он уговаривать Барчин не ехать. А заикаться в такое время о свадьбе язык не поворачивался. Они стояли друг против друга и молчали. Барчин сказала, что как нарочно, и от брата с тех пор, как началась война, не было ни весточки. Они столько наслышались о боях у Брестской крепости, что мама враз постарела, плачет каждый день, места себе не находит.

Они поговорили еще несколько минут. Хотелось сказать Барчин что-нибудь такое, что хоть немножко развеселило бы ее, но не нашел слов. Пообещав, что в воскресенье придет проводить, Арслан ушел.

Все последующие дни он был не в себе. Ни с кем не разговаривал, раздражался по пустякам. Мать с тревогой спрашивала, здоров ли он, жаловалась Сабохат, что с сыном невесть что происходит.

Ночь с субботы на воскресенье Арслан провел без сна. Лежал под шелковицей, глядя на звезды, и думал, что Барчин теперь тоже будет столь же далека от него, как эти звезды. И как все потом обернется? Не забудет ли его Барчин? Впрочем, кто-то из древних поэтов сказал, что расставанье для любви что ветер для костра — большой огонь раздувает, слабый гасит…

Когда Арслан вступил во двор, Хумаюн-ака и Хамида-апа сидели на веранде, угощали чаем какого-то старика и старушку. Увидев его, они оба поднялись с места, поздоровались с ним за руку, познакомили со стариками, своими родственниками. Здесь же, на веранде, стояло несколько чемоданов, поверх которых лежали узлы.

Хумаюн-ака пригласил Арслана к дастархану. Хамида-апа заварила свежий чай. Вид у нее был усталый, глаза запали, и вокруг обозначились темные круги.

— В Кашкадарьинскую область уезжаем, — сказал Хумаюн-ака, протянув Арслану пиалу с чаем. — В Шахрисябз…

— Очень как-то неожиданно… — проговорил Арслан, и по глазам его было видно, как он огорчен этим.

— Да, война спутала все планы, — вздохнув, сказал Хумаюн-ака. — Многие партийные работники ушли на фронт. И вот мы, кто постарше, должны занять их места.

Из дому вышла Барчин. Обрадовалась, увидев Арслана. Села на курпачу рядом с отцом.

— Ой, мама, что же вы плачете? — сказала она, заметив слезы на ее глазах. — Вчера ведь получили письмо от Марата-ака, радоваться надо.

— Чему радоваться-то? Теперь уедем, а письма его плутать будут? — снова всхлипнула Хамида-апа.

— Я уже написала ему наш новый адрес, — сказала Барчин, стараясь придать голосу веселость.

— Неизвестно, когда он получит твое письмо… А все это время будет писать по этому адресу.

— Арслан-ака будет наведываться сюда и, если будут письма, перешлет их нам, правда, Арслан-ака?

— Конечно! — с готовностью ответил Арслан.

Из разговора Арслан понял, что эти старики останутся жить в их доме и присматривать за жильем, двором, но оба они неграмотные и не смогут пересылать писем.

— Проклятый Гитлер, говорят, бросает бомбы даже на детей, — вмешался в разговор старик. — В прежние времена солдаты дрались только с солдатами. Что с людьми стало — не пойму я. Почему они одичали? Как аллах не разгневается на таких?! Был в прошлом, говорят, такой жестокий царь Намруд, который уничтожал людей и все сущее на земле. Но Гитлер превзошел в жестокости и царя Намруда, и Даджола [71] Даджол — дьявол, сатана. . Он сжигает города, убивает людей, так чем он лучше Даджола?

Пока старик предавался рассуждению, Барчин тихо сказала Арслану:

— Я для вас кое-что приготовила, идемте — покажу.

Она увела его в свою комнату. На столе лежало несколько книг.

— Это вам, — сказала она.

Арслан стал рассматривать книги. Тут были повесть Гафура Гуляма «Озорник», «Накануне» Тургенева, «Дохунда» Садриддина Айни.

— Между страниц одной из них вы найдете платочек и мою фотографию. Это чтобы вы помнили меня…

— Не будет ни одной минуты, когда бы я тебя не помнил.

Барчин сняла с пальца перстенек с маленьким рубином.

— Это мой камень. Он приносит счастье. Дарю его вам.

Арслан стал целовать ее глаза, лоб, волосы. Она стояла, безвольно опустив руки, не уклонялась от него, как прежде. Еле слышно сказала:

— Не забывайте меня, Арслан-ака.

— Ты же знаешь, это невозможно! Береги себя. Знай — я всегда с тобой. Ты поняла?

Барчин кивнула. На глаза навернулись слезы, но она их тотчас смахнула.

Было неудобно долго задерживаться в глубине комнат, и они вышли на веранду.

Смущаясь, Арслан сказал:

— Можно я провожу вас на вокзал?

— Отчего же, если вас не затруднит, — согласился Хумаюн-ака.

— Арслан-ака, если мне что-нибудь понадобится из того, что осталось дома, я напишу вам, а вы пошлете посылку. Хорошо? — сказала Барчин, как бы давая понять остающемуся в их доме старику, что Арслан тоже здесь не чужой.

— С удовольствием, — сказал Арслан.

— Не загадывайте заранее, дети, — улыбнулся Хумаюн-ака. — Ты так уверенно говоришь, дочка, забыв, что завтра его могут вызвать в военкомат. Может, уже и сейчас его дома поджидает повестка. Да и сама ты, не исключено, отправишься на фронт.

— Да, конечно, — подтвердил старик, — слыхивали мы и про такое. Женщины, надев боевые доспехи, садились на коней, когда их земле грозила опасность. Дочь богатыря Ахмада Биби Фатима, закрыв лицо сеткой, сражалась с врагами и одерживала победы. Народ не просто так говорит: «Пусть мор длится хоть сорок лет, а умрет только тот, кому суждено». Да пребудете вы всегда в благополучии и здравии.

Часа в четыре около калитки остановились две машины — легковая и полуторка. Из легковой вышли трое. Хумаюн-ака заспешил к калитке встретить их. Это были сотрудники научно-исследовательского института, где некогда работал Хумаюн-ака. Один из них, веселый такой, фамильярно заговорил с Барчин, потом стал расхаживать по двору, как свой человек. Арслан понял, что он бывал здесь не раз. И Барчин была подчеркнуто любезна с этим молодым человеком. У Арслана испортилось настроение.