Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Лежавшая напротив женщина проснулась от сдавленного крика Нафисы-апа и, протянув руку, разбудила ее. Нафиса-апа открыла глаза, с недоумением оглядела купе, освещенное синим ночником, и поняла, что видела сон. Торопливо поплевала себе за пазуху, чтобы дурной сон растворился в темной ночи…

В приоткрытое оконце задувал ветерок, но и он был не в силах вытеснить из купе духоту. Нафиса-апа сняла простыню с раскрасневшегося во сне Алишера. Он аппетитно почмокал губами. Наверно, тоже видел сон. Скорее всего, ел ложкой сгущенное молоко, любимое свое лакомство.

— Вы бредили во сне, сестрица, — сказала пожилая женщина. — Очень сильно бредили.

— Глядите-ка, никогда со мной такого не случалось, — извиняющимся тоном промолвила Нафиса-апа, поправляя волосы.

— Вам надо повернуться на правый бок, вы лежали на левом, — посоветовала женщина.

— Нет, просто мне приснился дурной сон, — призналась Нафиса-апа.

— Вы, наверно, устали или переволновались перед дорогой. Вы бы разделись да легли посвободнее. Ехать еще долго, к тому же поезд дальше Ташкента не провезет.

Но Нафисе-апа теперь было не до сна. Встревоженная плохим предзнаменованием, она сидела, облокотившись о столик, с завистью поглядывала на безмятежно спящих пассажиров. «Как хорошо и спокойно людям, когда у них нет тревог», — думала она.

Так Нафиса-апа и просидела за столиком, пока окошко не начало белеть. Занимался рассвет. А через какой-нибудь час поезд остановился у перрона ташкентского вокзала.

Нафиса-апа, подняв сонного малыша на руки и прихватив желтый кожаный чемодан, раньше всех вышла в тамбур. Едва проводница успела поднять железный щит, открыв ступени подножки, она спустилась на перрон. Продираясь сквозь толпу встречающих, вышла на привокзальную площадь. Взяла такси и поехала в Оклон.

Первая, кого увидела Нафиса-апа, отворив калитку, была свекровь. Ташбиби-хола сидела на корточках и умывалась, поливая на руки из глиняного кувшина. Увидев невестку, она опрокинула кувшин, из узкого горлышка с веселым бульканьем полилась вода. Старуха смотрела на гостью, все еще не веря своим глазам. Опомнившись, кряхтя, поднялась с места и пошла навстречу невестке, незлобиво ворча:

— Откуда взяли моду приезжать без тилграфа? Или что случилось?

— Это у вас тут случилось, — сказала Нафиса-апа, здороваясь.

Они обнялись и хлопали друг друга по спине долго и усердно, справляясь одновременно о здоровье всех домочадцев, близких и знакомых.

Потом Ташбиби-хола склонилась к понуро стоявшему маленькому внуку и, прижав его к груди, стала целовать то в одну щеку, то в другую.

— А где же Хафиза? — с тревогой спросила Нафиса-апа, поглядывая на дверь дома в ожидании, что сейчас оттуда выбежит дочь с распростертыми объятиями.

— Надо же случиться, как нарочно, вчера она заночевала у подруги.

— У какой такой подруги?

— У Раано. Это хорошая девушка.

— А Кудратджан где?

— Он дома. Спит. Да что случилось-то? Почему ты так дышишь, будто от самой Ферганы бегом бежала?

— Скажите правду, вы от меня ничего не скрываете? — спросила Нафиса-апа, побледнев.

— Чем ты обеспокоена, детка моя? Скажи яснее, а то у меня у самой начинает сердце прыгать.

— Вы же прислали письмо, написанное дочкой соседа! Вот я и приехала. Чуть с ума не сошла. С Хафизой ничего не случилось?

— Что с ней может случиться, аллах с тобой. Жива, здорова. Может, в письме что-то не так было… Тут я ни при чем. Это Кудратджан написал, нам ничего не сказавши. Уж ругала я его, ругала, а ему все как об стенку горох… Хафиза уже сдала один экзамен. К следующему готовится. Все читает, читает. Просто жалко бедняжку. А вчера за ней зашла Раано, поехали к ней заниматься…

— Уф, а мы так переполошились, матушка. Чего только в голову не приходило.

— Как себя чувствует Пулатджан? Наверно, опять об отдыхе позабыл?.. Ай, умереть мне, как заставили вас волноваться, простить себе не могу…

— А Кудратджан поздно встает?

— Когда как, — сказала Ташбиби-хола и, обернувшись к окнам дома, крикнула: — Эй, Кудратджан! Вставай, детка, мама приехала!

Кудратджан показался в дверях, щурясь спросонок от дневного света и протирая кулаками глаза. Подошел размеренными шагами, точно взрослый, и протянул матери руку, чтобы поздороваться. Нафиса-апа засмеялась и, обняв его, несмотря на то, что он противился, стала покрывать лицо сына поцелуями. Когда же мать снова заговорила с бабушкой о Хафизе, Кудратджан изобразил на лице кислую мину и, пренебрежительно махнув рукой, произнес:

— Э-э, ваша Хафиза…

Этим восклицанием он будто ножом полоснул Нафису-апа по сердцу. Она присела перед сыном на корточки, взяла его за плечи и заставила смотреть себе в глаза:

— Ну-ка, объясни, сынок, что ты хотел этим сказать?

— Ваша любимая дочка стала упрямой, как коза. Она не признает никого, ни бабушку, ни меня, — сказал он и звучно шмыгнул носом.

— А она здорова, сынок?

— Ну конечно! Кой черт ее возьмет?

— А почему ты так неуважительно говоришь про свою старшую сестру? — сказала мать укоризненно.

— Вы думаете, она стоит уважения? Как бы не так. Слышал я от ребят, она гулять стала с кем попало. Некоторые увязываются за ней и до самой калитки провожают. Жаль, не видел я этого своими глазами, не то бы отвадил. А ей тумаков надавал хороших, вот!

— Вай, умереть мне! — воскликнула Нафиса-апа и схватилась за пылающее лицо руками.

— Не обращай внимания на слова глупого мальчишки! — вмешалась Ташбиби-хола и, обернувшись к внуку, погрозила пальцем: — А ты отдавай отчет своим словам. Ведь ты мужчина! Твоя сестра очень славная девушка. И ты не смей про нее говорить такого, слышишь? Что будет, если твои слова дойдут до чужих ушей?.. Как можно так наговаривать на родную сестру! Вместо того чтобы оберегать ее, чтобы к ней чужая грязь не пристала, защищать! Ты можешь этак ее ославить на всю махаллю! Не стыдно тебе?..

— Пусть она сама себя не позорит, — пробубнил Кудратджан. — Говорю, что слышал. И мама пусть знает… Родители присылают ей денежки, а она их транжирит за один день на свои наряды. Всего два раза мне мороженое покупала…

— Как тебе не стыдно? Такой большой, в пятый класс перешел, а совести нет! Тебе же сестра всякий раз конфеты приносит, вот в таких большущих коробках! — пристыдила его бабушка.

Нафиса-апа вложила в руку Кудрату трехрублевку и, поцеловав еще раз, сказала:

— Сынок, съезди-ка скоренько за сестрой. Такси возьми. Если через полчаса не приедет, сама пойду в дом ее подруги! Так и передай ей…

Кудратджан наспех умылся и выбежал со двора.

Ташбиби-хола взяла Алишера за руку и помогла ему подняться по ступенькам на айван. За ними, подобрав с земли чемодан и посмеиваясь над неуверенными шажками сына, следовала Нафиса-апа.