Юрий Стрехнин - Выходим на рассвете

Словно сквозь толщу, дошел до его ушей голос офицера:

— Видимо, в вашем городе много разных Прозоровых… — Капитан сказал это уже как-то равнодушно, без той заинтересованности, которая только что звучала в его голосе. — Ну что же, тогда перейдем к делу. В какой части или в каком отряде вы состояли?

Сергей промолчал.

— Я вас спрашиваю! — несколько повысил голос капитан. — Где ваша часть? Какую задачу имеет? Сколько у вас людей?

Сергей продолжал молчать.

— Ну? — еще более повысил голос капитан.

— Не трудитесь спрашивать, — стараясь унять бьющую его дрожь, ответил Сергей. — Я не отвечу ни на один вопрос военного характера.

— Вот как? — капитан криво усмехнулся. — Да вы действительно личность любопытная. А ведь донкихотствуете, юноша! Неужели не понимаете?

Видя, что Сергей молчит, капитан повторил:

— Не понимаете? А вы понимаете, что вас нельзя рассматривать как военнопленного? Вы ведь принадлежите не к какой-нибудь армии неприятеля, а к сообществу, выступающему против властей. По законам военного времени я могу приказать расстрелять вас. Вы напали с оружием на наших людей, нанесли раны…

— Поступайте как вам угодно! — вытянулся Сергей, чувствуя, как весь мгновенно холодеет от напряжения. — Я готов!

— Не буду греха на душу брать! — вдруг совсем будничным голосом сказал капитан. — Отправлю вас в штаб, пусть там с вами разбираются… — Он приподнялся, подошел к двери, чуть приоткрыл ее, крикнул: — Отведите обратно!

Когда унтер повел Сергея через двор обратно к амбару, он сразу, чуть ли не мгновенно, почувствовал: на смену напряжению пришло внезапное спокойствие. То, которое наступает, когда после длительных колебаний и сомнений принято решение и есть убежденность, что это решение — единственно возможное.

Он шел и думал, что сейчас смело и гордо глянет Лагунову в глаза, расскажет о своем разговоре с офицером, и Лагунов похвалит его, потому что, хотя Лагунов и советовал ему поступить иначе, в душе-то он, наверное, считает — то, что сделал Сергей, самое правильное и достойное…

Грохотнула дверь амбара, захлопнулась за спиной Сергея, уже знакомо пробряцал запираемый замок, и кто-то там, снаружи, запросто, громко, наверное уже не принимая в расчет, что Сергей может услышать, спросил:

— Этого тоже шлепнут?

Голос унтера, уже отошедшего от двери, пробубнил что-то невнятно, не то утвердительно, не то отрицательно, и Сергей мучительно старался догадаться: что же сказал унтер, может быть, он уже получил от капитана приказание?

Сергей шагнул вправо, к стене, где он оставил Лагунова, спеша, проговорил:

— Товарищ Лагунов! Я не… — и осекся: Лагунова в амбаре уже не было. На том месте, где он сидел, на пустом деревянном полу, только какое-то пятно темнело. Он подошел, посмотрел, поднял — клок черного измятого сатина. Что, белые срывали рубашку с Лагунова, он сопротивлялся? Неужели его уже увели на расстрел?

Часа через два Сергея снова вывел из амбара тот же унтер. Во дворе стояла повозка, запряженная парой лошадей, с возчиком-стариком, несмотря на теплую погоду — в армяке, крепко подпоясанном. На повозке сидели два солдата, один с забинтованной шеей, у другого на перевязи висела рука. Третий солдат с винтовкой дожидался возле телеги.

Подведя Сергея к этому солдату, унтер сказал ему:

— Вот этого сдашь в штаб. С пакетом. Да смотри, чтоб не убег. Упустишь — сам свою башку сымешь.

— Садись! — приказал Сергею унтер и, когда тот устроился на повозке и туда же уселся конвойный солдат, сказал старику-ездовому:

— Пошел!

…Повозка медленно катила по дороге, золотисто-белой в свете полуденного солнца. Мягко ступали в дорожную пыль копыта лошадей, еле слышно шелестели колеса. Сергей, стараясь быть внешне спокойным, чтобы не вызвать подозрений конвойного, внимательно смотрел по сторонам, прикидывал: где ловчее будет соскочить и броситься в придорожные кусты? Пока что они у дороги редковаты, а то и совсем далеки, далек и лес.

Вот впереди, кажется, он подступает к дороге почти вплотную. Правда, лес редкий, между березами большие просветы. Но чуть подальше плотной стеной темнеет кустарник. Вот если добежать до него…

Сергей уже наметил себе: как только повозка поравняется со стоящими справа возле дороги, плотно сросшимися одна с другой двумя старыми березами, он спрыгнет, бросится за эти березы, побежит в лес, к кустам. Самое главное — успеть добежать до них, там легче скрыться. Может быть, броситься на конвойного, вырвать винтовку? Но удастся ли?

Вот и березы. Они уже рядом.

«Ну!» — скомандовал Сергей себе и спрыгнул с повозки.

— Стой! — заорал солдат, спрыгивая следом. Но Сергей уже мчался, лавируя между березовыми стволами, подныривая под нависшие ветви. Сзади грохнул выстрел, второй, гулко перекатываясь по лесу. Впереди качнулась сбитая пулей ветвь, взметнулись листья. Третий выстрел показался Сергею уже не таким страшным, как первые два: кусты темно-зеленой плотной массой виднелись уже совсем близко, секунда-две — и он будет там…

«Добегу, добегу, добегу! — колотилось в горячей, словно распухающей с каждым мигом голове. — Добегу прежде, чем он успеет выстрелить еще раз!» И сердце било гулким колоколом: «Добегу, добегу, добегу!»

Четвертого выстрела Сергей не услышал — пуля летит быстрее звука. Он только успел удивиться, почему зелено-золотистый, пронизанный солнцем, в серебряных с чернью березовых стволах лес вдруг стал багрово-красным, — и упал простреленной головой в кусты, до которых успел добежать.

Пятый день вел Ференц свою роту на запад. В боях уже за Камышловом, неподалеку от узловой станции Богданович, которую в конце концов удалось захватить белым, рота понесла большие потери. В ней теперь насчитывалось лишь полсотни бойцов. Случилось так, что в последнем бою интернационалисты, державшие оборону до последней возможности, оказались отрезанными от своих. Ференцу удалось вывести роту из почти уже стянувшегося кольца; она оторвалась от противника, ушла в лес.

— Мы теперь одни, — сказал Ференц товарищам. — Воевать без связи с другими частями толку мало. Нам негде пополняться боеприпасами, некуда девать раненых, если они будут. Я предлагаю больше не искать столкновений с противником, идти к Екатеринбургу — до него не более ста километров. Где-то под Екатеринбургом фронт Красной Армии. Соединимся с нею, вольемся в ее ряды.

С Ференцем согласились все.

Шли лесами, избегая больших дорог, сел и деревень. Ференц ориентировался по компасу — карты у него не было. Иногда расспрашивали дорогу у крестьян, встречавшихся на поле или на проселке.

Хотя и было принято решение избегать встречи с противником, однажды пришлось этому решению изменить. Это случилось, когда интернационалисты, шедшие лесом, заметили на проселочной дороге, тянувшейся вдоль опушки, небольшой белогвардейский отряд: на нескольких повозках ехали солдаты, впереди гарцевало с десяток конников, среди которых можно было разглядеть двух или трех офицеров, перед собой они гнали человек пятнадцать арестованных — те все были босы, в одном белье, с руками, связанными сзади.