Юрий Стрехнин - Выходим на рассвете

— Это же наших ведут! — выкрикнул кто-то из бойцов.

— Выручать надо!..

— Первый взвод — огонь! Второй — в атаку! — скомандовал Ференц.

Ошеломленные внезапными выстрелами и многоголосым «ура!», с которым интернационалисты бросились на обоз, белые посыпались с повозок, конники, пригибаясь, помчались прочь. Арестованные попадали на землю, оберегаясь от пуль.

Схватка длилась недолго и не принесла интернационалистам потерь. Пятерых сдавшихся в плен солдат отпустили, забрав у них винтовки и передав освобожденным, которые пожелали присоединиться к роте и идти вместе с нею. Все эти новые бойцы оказались местными жителями и охотно вызвались быть проводниками.

…Непроглядная тьма вокруг. Рота идет цепочкой — один в затылок другому. Идущего впереди, хотя он и в двух-трех шагах, трудно разглядеть. Со всех сторон теснятся стволы берез, еле приметно белея во тьме. Под ногами шелестит скользкая от росы трава, потрескивают сучья. То лица, то плеч касаются невидимые в темноте ветви.

Уже не первый час — с того времени, как стемнело, — идут бойцы березняком, который кажется бесконечным. В голове колонны Ференц и два проводника из нового пополнения. А Гомбаш в середине цепочки.

Напряженно вслушиваясь в ночную тишину, беспокоясь, не потеряется ли кто-нибудь из его бойцов, Янош, как постоянно все эти дни, не перестает думать об Ольге. Все дальше, дальше от мест, где он потерял ее. Все труднее теперь будет отыскать ее следы… Жива ли она? Что с нею? Где она? Мучительно хочется повернуть назад, искать… Снова и снова встают в его воображении жуткие картины: Ольга в руках насильников, Ольгу, надругавшись над нею, убивают — как тех раненых на дороге, — рубят шашками по глазам, губам, по рукам, по ее нежным рукам, по ласковым пальцам… И рука Яноша все тянется к грудному карману куртки, где, аккуратно свернутая, лежит ее косынка…

Боец, идущий впереди, остановился. Остановился и Гомбаш, и все те, что за ним. На всякий случай он взял в руки винтовку, висевшую на плече.

Впереди послышался глуховатый гул голосов. Гомбаш прислушался. Нет, кажется, ничего тревожного… Стоявшие впереди бойцы, оживленно переговариваясь, заторопились вперед. Шагали уже не таясь, громко трещали под ногами сухие сучья, шумели листвой раздвигаемые ветви. Гомбаш и те, кто шел за ним, еще не понимая, в чем дело, спешили следом. Цепочка нарушилась, бойцы торопились, бежали, обгоняя друг друга. Деревья впереди редели, становились различимее, видимо, близилась опушка…

Вскоре все вышли на край леса, собрались вокруг Ференца, который уже стоял там вместе с тремя незнакомыми бойцами — каждый из этих бойцов был с винтовкой, в шинели. Когда все, уже догадываясь, что произошло, сгрудились вокруг Ференца, тот сказал негромко:

— Поздравляю, товарищи! — и добавил шутливо: — Только «ура» не кричите, а то ночью далеко слышно, как бы до белых ушей не долетело, они близко… Поздравляю вас! Мы соединились с Красной Армией!

— Ура-а!.. — забыв о предупреждении, все же не удержался кто-то, но тут же на него шикнули сразу в несколько голосов.

— Вот это, товарищи, — показал Ференц на трех незнакомых бойцов, — застава красноармейского полка. Он неподалеку. В двух верстах отсюда деревня, там штаб. Нас проводят туда. Только сначала прошу командиров проверить, все ли налицо. Никто не отстал в лесу?

Через несколько минут, убедившись, что все в сборе, Ференц повел роту вслед за красноармейцем, который указывал дорогу. Теперь шагали через чистое, открытое поле, по высокой траве.

Шли недолго. Вскоре впереди в синевато-сером полумраке показались смутно видные крыши изб. От проступившей в полутьме жердевой изгороди, в которой виднелись ворота, окликнули:

— Кто идет?

— Свои! — ответил идущий впереди красноармеец. — Пополнение веду! Ломский интернациональный батальон.

— Ломский? — удивленно спросили у ворот. — Это как же он сюда добрался! Ну ладно, идите к штабу!

Пройдя через ворота, мимо стоявших возле красноармейцев, интернационалисты вступили на деревенскую улицу, погруженную в предрассветный сон. Нигде в окнах не было видно ни огонька, стояла тишина. Только разнобойный звук шагов нарушал ее.

Но вот Ференц дал команду:

— Стой!

Когда все остановились, он сказал:

— Что это мы идем толпой, товарищи? Ведь в настоящую Красную Армию вступаем! Покажем свою революционную дисциплину. Построиться по четыре!

Стройной, хотя и пестрой по одежде колонной они пришли на площадь, посреди которой за решетчатой железной оградой белела церковь. Неподалеку от нее, в двухэтажном доме, светились два окна. Возле крыльца стояли оседланные лошади, прохаживался часовой.

— Наш штаб, — показал красноармеец.

— Вольно! — скомандовал Ференц и вместе с проводником-красноармейцем направился в штаб. Очень скоро он вернулся, следом за ним по ступенькам спускался человек в кожаной куртке, тускло поблескивающей в желтоватом свете окон.

— Смирно! — скомандовал Ференц, когда они подошли к строю. Перед вами, товарищи, комиссар Девятого полка Красной Армии товарищ Шибаев!

— Приветствую в вашем лице мировой пролетариат, товарищи интернационалисты! — неожиданно по-мальчишечьи звонко воскликнул комиссар, вскидывая руку. — Движимые революционным порывом, вы сплоченными рядами прошли три тысячи верст по воде и суше, в огне боев с разной белой сволочью! От имени всех бойцов Девятого Пролетарского полка нашей славной Красной Армии поздравляю вас со вступлением отныне, с сего дня, в ее ряды. Все вы разной нации: русские, мадьяры и даже, говорят, есть один чех и даже китайцы. Но все мы едины при разных языках, потому что говорим с мировой буржуазией одним языком — языком пролетарской всемирной революции и диктатуры пролетариата. Надеюсь, вы и впредь будете передовыми бойцами в наших общих рядах! — Комиссар сделал паузу, как бы отделяя одну часть своей речи от другой, а затем объявил: — А пока отдыхайте, товарищи, прямо здесь на площади, ночь теплая, наши бойцы тоже на свежем воздухе спят. Здесь, на поповском дворе, где штаб, можно взять соломы. Утром вас накормит полевая кухня. А тем временем командование решит, куда вас направить. Может быть, вас оставят в нашем полку. Согласны — к нам в полк?

— Согласны!

— Все равно, где воевать!

— Зачисляйте к себе! — вразнобой ответил строй.

— Вот и ладненько! — уже совсем простым, не ораторским голосом, каким он говорил до этого, сказал комиссар, спросил: — Какие будут вопросы, товарищи?

— Сапоги дадут?

— Ожидаем с тыла. У нас тоже есть бессапожные.

— А шинели, у кого нет?

— Не беда, что нету, пока еще лето! — пошутил Шибаев. — Насчет шинелей определится в будущем. А гимнастерки есть. Кому еще что неясно?