Виктор Попов - Живая защита

— Ну, хватит! До свидания.

— А чего жа… до свидания.

Он нетерпеливо разорвал бумажную ленточку, скреплявшую края сложенной вчетверо телеграммы: «Володя. Приезжай домой. Тут решим».

В сердцах пнул ногой, и дверь с грохотом захлопнулась.

В петровской больнице палата Якова Сергеевича выглядывала узким одностворчатым окном в неухоженные заросли сирени. Из-под темно-зеленых листьев коряжились сухие ветки. Павел тупым столовым ножом попытался вырезать тонкий сушняк. Ветки в его руках ломались с громким треском.

— Медведь, что ль, в кустах? — через открытое окно услышал он слабый голос Якова Сергеевича.

Тотчас высунулась Лена и резко махнула рукой: уходи!

— Неприятно будет! — громко зашептал Павел. — Начнет поправляться, поглядывать в окошко, а там вместо листьев голые ветки.

Опять махнула: не рассуждай, уходи!

Он вылез из кустов, обогнул широкий, из красного кирпича выступ больничного здания. Впереди Павла по дорожке шла Женька. Халат на ней игриво колыхался, ноги в белых туфлях на высоких каблуках переступали часто-часто, а шаги были короткими и неумелыми, словно что-то мешало идти нормально. Ждет — догадался Павел. Догнал, пошли рядом.

— Здравствуй, — сказал он.

Повернулась, смерила с головы до ног.

— Тесть, что ль?

— Почти.

Осуждающе хмыкнула.

— В городе новая мода завелась, без свадьбы…

— Это — где как. Между прочим, ты ему помогла поднять настроение… письмом. Поправится, спасибо скажет.

Женька остановилась. Светлые глаза слезливо блеснули.

— Тебе бы мою шкуру, не такое написал бы. Все люди как люди, а тут…

— А писать-то зачем, да еще такую чушь?

— Знаем, что писать, своим умом живем.

— Ух ты… Уехала бы отсюда. Глядишь, замуж вышла бы, жизнь по-новому устроила бы.

— Хорош советчик. Все вы хороши чужими руками жар загребать.

И уже с неукротимой обидой на весь мир застучала туфлями по твердой дорожке.

Палата была узенькая. Мимо кровати Якова Сергеевича, столика на трех ножках да раскладушки для Лены можно было протиснуться только боком. Павел, Ванек и Лена сели на раскладушку. Все трое уставились на Якова Сергеевича.

— Ну, что вы? Покойник, что ль? — прошептал Яков Сергеевич.

— Выкинь такие мысли! — потребовала Лена.

— Я… ничего. Это вы чегой-то… Хорошо тут, наверно, поправлюсь. Глуховато.

— Папа! Тебе не угодишь. То от гудков покоя нет, то…

— Правда, глуховато… Без привычки. Я бы тебе советовал уехать. Чего отираться? Сваты будут приходить, хватит с меня. А тебе с учебой надо управляться… Запустила.

— Нет! Не оставлю! Когда увижу, что все наладилось, тогда подумаю.

— Дурочка…

После долгого переезда из Кузнищ в Петровское в просторном кузовке санитарной «Волги», после душной усталости Яков Сергеевич думал, что напрасно связался с этим Петровским. Не все ли равно, где умирать.

Отлежался, казалось бы, отдохнул, пора и болям утихомириться. Но конца, как видно, не будет. Вот поговорил, и сразу… Сколько на разговор сил нужно, сколько воздуха! Нет ничего, а в груди уже невмоготу. Но как умолчать, глядя на своего младшего? Последние минутки. Сейчас уедет с Пашкой — и в армию. Доведется ли еще…

— Ванек! — тихо позвал Яков Сергеевич. — Ты смотри там. Я поправлюсь обязательно, а ты — смотри.

— Хорошо, папа.

— Отсрочку в военкомате не проси больше. Видишь, поправляюсь. Чего уж теперь.

— Хорошо, папа…

Ванек поцеловал отца в колючую от седой щетины впалую щеку, и у него заскребло в горле.

— Тебе, Павел, спасибо за все. Просьба такая: проводи уж там, как положено, по-людски. Чтоб не хуже других. И еще — поглядывай за хозяйством. Дом все-таки… Он всегда глаз требует. Ленка отдала ключи?..

С Леной прощались в коридоре. Она плакала. Павел утешал. Отец, конечно, вылечится; Ванек, плачь не плачь, все равно уйдет в армию, а их разлука… Ну какая это разлука?

Павел гладил косу, упавшую за спину, и целовал Лену в мокрые щеки.

Дома у Барумовых отъезжающих ждали. Отец уже сидел за столом, готовый открыть приготовленную по случаю бутылку вина.

— Егор Матвеевич, я не буду! — заявил Ванек.

— Как это — не буду! Теперь не маленький, теперь служивый. Ну, капельку, чтоб служба прошла как по маслу.

— Сынок, — сказала мать, заглядывая Павлу в глаза. — Володька Тузенков приехал. Совсем, говорят, с чемоданами. В лесхоз, говорят, ездил насчет работы. Отказали. Некуда, говорят. Бумаги у него ктой-то видел, плохие бумаги, говорят. Вот и некуда.

— Насчет бумаг я знаю.

Павел сел рядом с отцом. По-быстрому выпили, закусили.

— Вы тут в больницу почаще.

— Господи! — Евдокия Сергеевна всплеснула руками. — Он еще наказывает… Иль мы нехристи, иль совсем чужие! Ты бы Ленке своей строго-настрого, чтоб к нам, как домой.

— Она знает.

— Ну, сыночек, с богом.

Сели кто где хотел. Евдокия Сергеевна посмотрела на Павла, на Ванька, на Егора Матвеевича. И вдруг всполошилась.

— Ванюшка! А ну, от печки подальше. Давай рядком на сундук. Вот так. Печали без того хватает. — Опять посмотрела на всех, помолчала. — Ну, с богом.

На улице, у дома Тузенковых, Павел увидел Вовочку. Он стоял в яркой полосатой куртке и в таких же штанах, поражая соседей невиданным в селе костюмом. Из кармана пижамы торчала тоненькая книжка. Тоже понимать надо. Не каждому дано шиковать, вроде бы на курорт заявился.

Завистливым взглядом он проводил Павла и Ванька до самого поворота у нового добротного сруба Михейкиных…

Прощально качались тополя под летним ветром. Сиротливо стало Ваньку в Кузнищах. Отца нет, сестры нет, бывшего закадычного друга Матузкова Григория на глаза не надо. Прямо с поезда пришел в военкомат, получил синий пакет. Потом заставили расписаться за воинское требование на бесплатный билет.

Ванек расстроился. Он мечтал служить в артиллерии, в авиации, в мыслях рисовал огненные картины запуска дальних ракет. А получилось хуже некуда. «Где работал?» — спросили. Странный вопрос. Где коренные кузнищевцы работают? Конечно, на железной дороге. «Ну и служи в железнодорожных войсках», — сказали.

Наслышался Ванек об этих войсках. Да и кое-что увидеть довелось. В Кузнищах солдаты строили воинскую погрузочную платформу. Сначала проложили путь: песочек, щебеночка, черные вонючие шпалы, да такие тяжелые, что на них смотреть противно, потом — рельсы, костыли… Потом укладывали из камней отвесную стенку, такими же камнями устилали ровную платформу… Ничем не отличались от обычных путейцев. Одно только название — солдаты. И погоны без всякой красоты: черные-пречерные, точно других желдорвойскам не хватило. Правда, эмблема хороша. На ней все есть. Красненький глазок звездочки, якорь, крылья. Но идти служить из-за одной эмблемы…