Виктор Попов - Один выстрел во время войны

— Это мы, — еще издали сказал Бородулин.

— Давай-давай, нечего деликатничать.

Настроение Павловского упало. Боже мой, какие же это друзья? Подчиненные! Ни уму ни сердцу от них, не такие должны быть друзья у Карунного. Он думал, что Семен Николаевич приведет ровню себе, тогда появятся новые важные знакомства, а это как раз и нужно сейчас в его положении. Ничего, в следующий раз умнее подойдет к подобным вещам. Хорошо получилось в самом главном — начальник участка будет за одним столом…

— Дорогие товарищи! — начал Павловский торжественно. — Я рад, что вернулся в свой родной коллектив. Рад встретить прежде всего Семена Николаевича.

Карунный недовольно заерзал на стуле.

— Зачем так…

Захаров первым сглотнул водку, вдохнул воздух носом.

— Хороша-а… — и захрустел луком.

Бородулин выпил молча и сразу потянулся к салу. Павловский выжидал, когда же Карунный выпьет. Но тот не спешил. Он о чем-то думал, и, судя по мрачному настроению, думы были невеселыми. Наконец поднял кружку, еле-еле пригубил и поставил ее обратно.

— Спасибо вам большое. Вы тут завершите, как полагается, а я пойду… Срочное дело…

От удивления Павловский словно язык проглотил; он не успел спросить, как понимать такой жест, а Карунный уже скрылся.

— Дела-а-а, — тяжело выдохнул он.

— Хорошие дела! — пробасил Захаров. Он оказался прытким за этим застольем. Не спрашивая разрешения, взял початую бутылку и шустро разлил остаток по трем кружкам. — До войны мастер был у меня в цеху… ха-ароший человек! После каждой получки заходили в ларечек. А как иначе? Святое дело. Он, бывало, говаривал: от первой рюмки до второй просвет не должен тянуться долго. Двадцать секунд — и амба! А мы чего ж? Мы не оплошаем, народ?..

Павловский с ненавистью смотрел на Захарова, готов был ударить по скулам, жующим лук и сало.

— Что ж, выпьем, коли угощают, — проговорил Бородулин. — Добрый человек, спасибо за внимание к нам.

«И этот туда же! Ну, Захаров понятно… Ни одной извилины… Только и есть одна сутулая спина. А ты, Бородулин, — бригадир, как ты можешь равняться с этим… — Павловский испуганно смотрел на вторую бутылку. — Выпьет, стервец, он может…»

Тот действительно потянулся к бутылке.

— Не много ли будет? — спохватился Павловский.

— Ничего, отдышимся, — прокряхтел Захаров. — Действительно, спасибо тебе. Хоть и молодой, а сообразил, что людям надо… Я эту, проклятую, забыл, как в руках держать. А ты молодец…

«Вот наказание! Разиня я, надо было сразу после Карунного спрятать…» Но было поздно: Захаров уже сбивал ручкой столового ножа сургуч с горлышка бутылки.

Когда Захаров и Бородулин ушли, он сел на стул у входа в палатку и, злой, обиженный, приготовился к возвращению начальника. Долго ждал, но так и не дождался.

Семен Николаевич в эти минуты спал рядом с Федором Васильевичем, подстелив форменный железнодорожный китель и подложив под голову пучок оставшейся в поле прошлогодней соломы.

Утром работа началась задолго до восхода солнца. Земля остыла и казалась тверже и тяжелей, чем вчера. Петр и Дмитрий прошли один ряд на глубину полной лопаты, пора бы и разогреться, войти в обычный ритм, а вчерашняя натруженность словно сковала мышцы, тупая боль становилась преградой, когда пытались со всего размаха подальше откинуть очередной срез глинистого грунта.

Только Федор Васильевич копал свою канаву так, будто со вчерашнего дня он не вылезал из отрытой им щели.

Павловский начал рабочий день на прежнем месте. Он схитрил, преднамеренно ушел к землекопам. Пусть Карунный поищет. «Ничего, не развалюсь, если еще полдня придется отбрасывать землю, если вспухнут новые волдыри на ладонях. Зато начальник участка увидит, не боится Павловский самой тяжелой работы». И еще думал он о том, что о вчерашнем ни слова не скажет Карунному. Пусть не считает, что для него это имеет какое-то значение…

По усталости во всем теле, по солнечным лучам, начавшим прогревать спину, он почувствовал, что времени прошло достаточно, а Карунный не ищет его, не вызывает. Приехала солдатская кухня, рабочие быстро позавтракали, возчик визгливо прокричал: «Па-ашла домой!», и лошадь, согнув шею дугой, потащила опустошенный котел по незасеянному полю вдоль трассы.

После завтрака, подкрепившись, самое поработать; люди только взялись за лопаты, как в дальнем конце участка возникло замешательство. Павловский увидел, что туда побежали Бородулин и Федор Васильевич, постоял и тоже направился следом за бригадиром.

Оказалось, Захаров вонзил лопату в ногу…

Он сидел на краю канавы и, смеясь, говорил фельдшеру:

— Во, дожил, сколько возятся со мной.

— Сколько требуется, столько и буду возиться, — ответил тот. — Начальник где? — Увидев Карунного, позвал: — Семен Николаевич, акт надо составить, травма… Мало ли что… Насчет инвалидности говорить не буду, надеюсь, обойдется, а все же травма, да еще на работе.

Захаров отмахнулся от него.

— Инвалида нашел… Не каркай, само пройдет…

Карунный наклонился над ним.

— Больно?

— Дерет, зараза…

— Если просто дерет, это еще полбеды… Бородулин, составь акт. На всякий случай. Полагается. Всех прошу разойтись по местам. Акт подпишут… — Карунный бегло окинул взглядом присутствующих, — Уласов, Бородулин, Ковалев. Они будут подписывать в присутствии начальника участка и фельдшера. Расходитесь, товарищи. Ковалев, сбегай в палатку за бумагой. Увидишь мою полевую сумку, принеси, я тут найду что надо.

Рабочие разошлись. Кроме названных Карунным остались Даргин и Павловский. Захаров гладил рукой голень, словно болела она, а не разрубленная ступня.

— Брось ты, Семен Николаич, бумажки свои… «Антонов огонь» не приключится со мной, замазали хорошо да обвязали, — скрипел его мрачный голос. — Отдышусь маленько — и в канаву, будь она проклята.

— Как же ты сумел? На девок, что ль, загляделся? — пошутил бригадир.

— Откуда они возьмутся, девки твои? Голова свинцом налита после вчерашней выпивки, вот и получилось.

— Это я виноват, не надо было приглашать, не на праздник. Так и запишем в акте: начальник участка организовал пьянку. Для поверяющих, чтоб расхождения не было с фактом: Захаров после выпивки еще не пришел в себя…

— Ты, Семен Николаич, не бери много. Что ты, силком тащил? И не пил со мной, твово греха никакого. Сам я дурак, обрадовался, давно не хлестал… Да и не ты подносил, а другой…

Павловский насупился.

— Попрошу без намеков.

— Какие намеки?! — Захаров тяжело поднял на него глаза. — Ты привез водку. Не будь ее — не появилась бы эта красота, — указал он на забинтованную ногу.

— Да, водку я привез! — Голос Павловского накалялся. Он покраснел, на Карунного уже не обращал внимания. — Я тоже не насиловал тебя. Все по доброй воле, я угощал из добрых побуждений.