Виктор Попов - Один выстрел во время войны

Наверно, стук услышала соседка-старуха. Она почти неслышно появилась у крыльца. Глянул на нее Никита — страх господний. Согнутая так, будто ее черт впотьмах уродовал да и сунул в черное платье.

— Нету ее, касатик, нету, — прошамкала она. — Ты кто ей будешь, начальник аль просто так?

— Муж я, вот кто.

— Муж! — удивилась старуха. — Он ищо болея, лекарства еще не готова ему.

— Вот я, какого ты черта! — взъерошился Никита. — Знаю про твое лекарство, ежель это правда, ешь сама его в три горла. — Он готов был разорвать старуху, лекарка нашлась, в ней он увидел причину скандала с женой. — Куда Алевтину дела?

— Никуда не девала. Мобилизация прошла, со двора во двор — всех на окопы. И ее тоже. Ищо вчера.

Он остолбенел.

— Куда-а?

— Касатик, а кто знает?

Вот как судьба распорядилась… Найдешь ли теперь? Уцелеет ли? А если удастся найти, как встретит, поймет ли, что мучается он? По своей дури мучается.

Возвращался Никита так же быстро, нервно всматриваясь в сторону вагонов: грузовиков еще не было.

Тем временем Федор Васильевич закончил работу с лопатами и пошел к Петру и Дмитрию. Готовы ли они к отъезду. Около двухосного вагона-коротышки, служившего кладовкой, Ковалев на примитивном верстаке напильником точил топор. У его ног валялось уже десятка два наточенных топоров.

— Поддается? — спросил Федор Васильевич.

— Потихоньку… — Петр смахнул ладонью с лезвия металлическую пыль.

— А где Даргин? Вещи укладывает?

— Мы давно уложили.

— Где же он?

Петр отвернулся.

— Наверно, скоро придет…

— Послушай, не темни. Что-нибудь случилось?

— Нет, Федор Васильевич, все нормально. С Танькой прощается. Вся столовая пока тут остается, ну и она тоже. Плакала все время.

— Где они?

Замялся Петр, провинившимся школьником взглянул на Уласова.

— К насыпи ушли, к воде. Они уже давно ходят.

— Как это — ходят? После работы, что ли?

— Ходят, и все. Когда как, бывает и после работы.

— Дмитрий опоздать может! Подойдут грузовики, сразу поедем, а он разгуливает!

Поведение Даргина возмутило его.

— Если кто спросит, скажи, скоро вернусь.

— Ладно, — ответил Петр виновато. «Может, не надо было говорить? Да ведь все равно узнает. Разволновался как…» Он долго смотрел вслед Федору Васильевичу, удалявшемуся в сторону железнодорожной насыпи. «Выбрал время загорать! Да и Татьяна хороша, курортница…»

Уласов поднялся по насыпи на путь; отсюда хорошо просматривалась широкая низина балки, заросший камышом ручей, вытекающий из бетонной трубы в насыпи, блестевшая круговина воды в зеленом обрамлении густого лещуга. Глубоко вздохнул он при виде степного покоя, словно наконец-то вырвался на желанный простор.

Несколько секунд стоял, оглядывая далекую, дрожавшую в мареве Терновую.

У воды в зарослях лещуга не было ни Дмитрия, ни Тани. Федор Васильевич в недоумении замер на месте, словно натолкнулся на препятствие. Он был так уверен: загорают они, купаются, что казалось невозможным представить болотце без них сейчас.

Он уже приготовился спускаться по откосу в обратный путь, когда обратил внимание на то, что в знойной тишине дня у подножия насыпи зашевелились разросшиеся кусты красной шелюги. Над тонкими ветками поднялся Дмитрий и медленно начал надевать рубашку на голое тело. Рядом с ним поднялась Таня, тоже обнаженная. Первым делом она начала встряхивать байковое одеяло от песка…

Замерло сердце Федора Васильевича, он не мог поверить в то, что увидел. Больно стало в груди, обидно неизвестно почему. Еще оглушенный первым впечатлением, он вдруг почувствовал стыд: забрался на насыпь, чтобы подсмотреть… Боясь споткнуться, он неслышно переступил через рельс, уже потом, когда из-под ног посыпался разворошенный песок откоса, оглянулся: путь давно скрыл его.

Возвращался он к вагонам расстроенный. Не представлял, как будет смотреть в глаза Тане, что скажет ей при первой встрече. Промолчать или заговорить о чем-то другом, только не об их отношениях с Дмитрием, было бы не по совести, но и говорить… Даргину он скажет, с того спросит, тут вопросов нет, а вот с Татьяной?..

Нормально работать Федор Васильевич уже не мог. Только упакует одну связку — десять лопат, как сразу же выскакивает торопливо за вагон, чтобы посмотреть, не идут ли. Увязал уже более пятидесяти штук, проверил, прочно ли, чтобы не рассыпались при погрузке и выгрузке, когда наконец увидел спускающегося с насыпи Дмитрия. Под мышкой он нес одеяло, а Таня шла по полотну железной дороги, намереваясь обойти вагоны, чтобы сразу попасть к столовой.

Дмитрий набычился, заметив неприязненный взгляд своего бывшего учителя.

— Остановись, — приказал тот. — Я ни о чем не спрашиваю. Знаю! — Он не мог спокойно говорить, ему хотелось кричать, чтобы этот олух осознал совершенное, но теперь кричи не кричи, ничего не вернешь. — Ты понимаешь, что натворил?! Ты черный рок семьи Шаламовых. То был Валька, теперь Таня. Она глупая еще, а ты что делаешь?

— Мы любим друг друга, — робко попытался оправдаться Дмитрий.

— Ну и любите, кто против?! Рано вам еще, неужели трудно понять?

— Мы поженимся…

— Вас не зарегистрируют, зелены!

— Без регистрации будем жить как муж и жена…

— Какой ты муж, семьянин? Сколько тебе? Армия впереди, войне конца не видно. Когда ты вернешься в Луговое, никто не знает. Ты подумал, как Тане одной доведется жить, да если ребенка народите? Ни о чем не думаешь! Ты губишь всю ее жизнь, губишь. А уж о ее матери вообще страшно подумать. Если слух дойдет до нее…

— Мы любим друг друга, — повторил Даргин.

Федор Васильевич безнадежно развел руками.

— Умнее всех, опытнее всех… Оставь Таню в покое! Люби, но не трогай!

— Теперь не трону… Уеду нынче, а она останется…

— Вот и хорошо! Но чтобы и на будущее намотал себе на ус…

Разговор зашел в тупик. Уласов поостыл немного, почувствовал, что не одержал верх над Дмитрием; тот не заверил, что отстанет от Тани. «Уеду»… Не в этом дело! Разве не будет возвращения?

От волнения, от постоянно ощущаемого нездоровья Федор Васильевич обессилел. Он опустился на траву сбоку тропинки, холодный пот выступил на лице.

— Вам плохо? — заволновался Дмитрий и раскинул одеяло. — Федор Васильевич, полежите.

Тот облизал спекшиеся губы.

— Из-за тебя, негодяй…

«Ругается, — не сводил Дмитрий глаз со своего учителя. — Значит, скоро встанет». Убедившись, что Федору Васильевичу действительно стало лучше, сел рядом с ним.

— Почему вы так разнервничались? Поверьте, я не говорил этого Татьяне, а вам скажу. Ничего на свете без нее для меня нет. Вот сейчас: трава вокруг, кузнецы стрекочут, это мне интересно. А почему интересно? Потому что на свете рядом со мной — Татьяна. Почему это так?..