Виктор Попов - Один выстрел во время войны

Затих пронзительный визг колес, прихваченных тормозными колодками, поезд остановился. Надо бы выглянуть наружу: что за станция? Но обращаться к старшине она и не думала, а лезть к окну или в тамбур не решилась. Впрочем, все равно, какая это станция, до остановки, что Никита назвал в письме, еще мало ехали, по времени, если прикинуть, надо пилить и пилить. Опять взглянула на попутчика. Дремлет… Прикидывается, паразит, за дорогу небось десять раз подряд выспался, а тут, видите ли, задремал.

И опять поехали. Если б не этот выверт старшины, хорошо-то как было бы… Алевтина уже не смотрела на него, а думала, что все же надо уточнить насчет станции; если не выйдешь из вагона вовремя, тогда неизвестно, как добираться в обратную сторону: места новые, люди незнакомые…

Она подошла к старшине: он в самом деле спал, по его подбородку тянулась тонкая струйка слюны. Засомневалась, стоит ли будить, времени, надо полагать, еще хватит. «Успеет, выспится, только-то делов!» — и ткнула пальцем в плечо.

— Что-о? — скрипуче отозвался он, старательно вытирая ладонью подбородок.

— Насчет станции… Не проехать бы.

— О-о, — махнул он рукой, — не проедем. Там будем стоять долго, большая станция.

Алевтина успокоилась, вернулась на свой ящик. «А как Танька?» — вспомнила о спутнице. И улыбнулась.

Дремать расхотелось, сидеть просто так и пялить глаза в подрагивающие вместе с вагоном ящики тоже невеселое занятие. Она поставила на стол патефон, закрутила пружину. «Утомленное солнце…» — начал жаловаться тенор.

— Господи-и… — недовольно завозился старшина. — Поспать хоть немного… Всю ночь грузил…

«Какая ж дура! — Лицо Алевтины загорелось от стыда. — Что ж он, на курорте, что ль. Что я наговорила: успеет, выспится… Может быть, у него эти минуты самые хорошие, подходящий момент отдохнуть, а я чуть не с кулаками к нему». Она сняла с пластинки блестящую головку, сдвинула тонкий рычажок.

— Заводи, если охота, — тихо проговорил старшина, не открывая глаз.

— Нет, не буду, я нечаянно, — торопливо оправдалась Алевтина. «Какая ж дура! На то он и мужик, чтоб приставать к бабе. А уж твое дело, как отозваться. Разве хорошо, когда мужик пень пнем?» — вздохнула она, затихла.

Они доехали до узловой станции. Старшина открыл дверь, указал в сторону длинных, словно расплющенных домов из красного кирпича.

— Там подскажут, где отыскать. В общем, добираться вам пехом дай бог сколько.

Первой спустилась на землю Татьяна. Она одернула юбку, подняла взгляд на гостеприимного хозяина вагона.

— Спасибо вам… большое.

Он не ответил, исподлобья глянул на Алевтину.

Мимо оглушающе простучала по рельсам и обдала влажным паром суетливая «овечка». Алевтина подала Тане одну за другой свои дорожные сумки, повернулась к старшине.

— Не косись. Мы тоже могли б на тебя когти выпустить. — И протянула на прощание руку. — Выручил ты нас. Спасибо тебе. Хочешь сахару? У меня целый кусок.

Старшина засмеялся.

— Обойдусь. Чего хотел, того не получил. Вот и все объяснение.

— Ну, еще раз спасибо. Может, опять доведется свидеться.

— Всяко бывает. — Он глядел, как Алевтина смело ступала по металлической лестнице вниз, к Татьяне, как взяла сумку. Думал, уйдет и не оглянется. Все же оглянулась. Когда стали заворачивать через рельсы за вагон, остановилась, уверенная, что за ней следят и ждут ответного внимания, помахала рукой.

Таня шла впереди. Сумка ее была тяжелой, в ней лежали продукты, кое-что из одежды и обуви да еще гостинцы ребятам и Федору Васильевичу. Несла эту тяжесть, не сгибаясь, не клонясь ни влево, ни вправо. Скажешь, хвастает собой, думала Алевтина, шагая следом. — Нет, совсем не малолетка, — не выходило из ее головы. И смотрела на прямую, как на картинке, спину девушки, на весь ее стройный стан. Не случайно старшина положил на нее глаз, стреляный, как видно, воробей.

«А твои прелести, Алевтина, вовсе не заметил, — родилась едкая мысль. — Ты не старуха, но для этого… попутчика была вроде уцененного товара. Посидеть за столом, пластинки послушать, вот и все… Нашла о ком жалеть!» — тут же попыталась она взбодриться. Но уже не могла равнодушно смотреть на легкую походку Тани, на ее ситцевое, в голубой горошек платье, обнявшее тонкую талию.

Бригада Бородулина закончила перешивку железнодорожной колеи на всем большом перегоне. В полдень у входной стрелки маленькой полевой станции Хуторок сам бригадир вбил последний костыль. Он отбросил молоток, лицо его расползлось в счастливой улыбке.

— Все, братва!

Было жарко. Рубашки стали мокрыми от пота, но люди уходить с пути не спешили. Если бы сейчас им приказали вновь перешить колею на глухом перегоне от Хуторка до пристанционного полуразрушенного поселка Тернового, где стояли вагоны строительно-восстановительного участка, то не поверили бы, что это можно сделать их силами. Они смотрели на убегающий под уклон путь. Перегон пустой, ни паровозного дымка, ни случайной дрезины. Даже будок путевых обходчиков не было, их взорвали гитлеровцы: опасались, что в полевых условиях они станут прибежищем партизан.

Дмитрий отметил стоявший у обочины в километре отсюда, переломленный при бомбежке тополь. Когда работали вблизи этого дерева, он не вогнал в шпалу ни одного костыля с трех ударов. До этого хватало трех, а у тополя… Как заколдованными были несколько звеньев пути, шпалы, что ли, непробивные попались. Мучился, не получалось так, как у всех в бригаде, злился. Когда прошел звена четыре, забылся неудачный участок, Дмитрий радовался, если костыль входил в деревянное тело шпалы со второго удара. Не очень-то большое событие, а запомнилось.

Петр смотрел на самую низкую точку впадины. Когда перешивали путь на том участке, его осенило: работу можно облегчить! О своей мысли даже другу не сказал, так был уверен в ее ценности. Подошел к бригадиру, наклонившемуся над болтом рельсового крепления, смело заявил:

— Я придумал кое-что.

Бородулин поднял голову.

— Сейчас.

Когда стык был разъединен, вытер лицо подолом рубахи.

— Чего у тебя?

Петр указал на темневшие квадратики отверстий в шпалах, они остались после того, как немцы переделали колею на свой лад. Эти костыльные отверстия нормального пути, по старым местам и надо вбивать: легче, удобнее, ускорит дело.

— Нельзя, — сразу решил Бородулин. — Видишь, шпалы изношены, трещин много, кое-где гниль, от сотрясения костыли будут выскакивать под вагонами, значит, путь ненадежный…

Отвернулся Бородулин и забыл о Ковалеве. Петр постоял, удивленный простотой объяснения. Дело действительно несложное, но даже эту простоту надо знать. А он, не зная, предлагает…

В той низине — застоявшийся воздух, там было нестерпимо душно, жарко, солнце будто все время стояло над головой. Небольшие озерца, заросшие лещугом, не давали прохлады. Всей бригаде не терпелось выбраться повыше, где ветер приносил хотя бы немного облегчения. Наверно, из-за трудностей, из-за стремления облегчить работу у Петра и родилась мысль об использовании старых отверстий.