Владимир Разумневич - Чапаята

Я стал умолять:

— Подожди малость. Последние гроши на самовар истратил. Как только заработаю, отдам непременно.

Тот и слушать не захотел: отдай да и только!

— Ждать больше не желаю, — говорит. — Коли без денег и хлеба сидишь, расплачивайся самоваром. Сам гол как сокол, а самовар у тебя с медалями. Не по чину. Забираю!

Обхватил он самовар, меня отпихнул и прямиком — к выходу.

Расстроился я очень.

Так и жили мы без самовара. Всей семьей деньги копили, чтобы с Тужилкиным расплатиться. Наскребли кое-как.

С поклоном пришел я к управляющему:

— Вот тебе деньги за зерно, — говорю, — а самовар отдай!

Но он только рукой махнул:

— Не для тебя такая роскошь, — сказал. — Прежде пил из котелка. И дальше так пей. Ничего с тобой не случится. Не барин.

И не отдал самовара.

Лишь потом, в октябре семнадцатого года, я самовар назад забрал, Тужилкин-то от революции куда-то ноги унес. Сказывали, к белогвардейцам подался.

Вот, значит, тащу я самовар этот к дому и слышу — кто-то шагает позади. Оборачиваюсь и вижу: идут трое военных. В шинелях, с наганами на боку.

Двоих-то сразу признал. Давние приятели мои — односельчане, бывалые фронтовики Илья Васильевич Топорков и Плясунков Иван Михайлович.

А третий… Третьего я тоже узнал, хотя прежде мы и не встречались. Это был военный комиссар всего нашего уезда Василий Иванович Чапаев. О его приезде еще утром молва по селу разнеслась.

И вот вижу его перед собой. Усы лихо подкручены, барашковая папаха на затылок заломлена, черный бинокль на груди.

Стою я перед ним как истукан с самоваром в руках и не знаю, что сказать. Он стал допытываться, что да как?

— Забрал у барина-то, — говорю, — что мне по праву принадлежало. Приглашаю вас, товарищ Чапаев, к себе чайку отведать.

Иван Плясунков тут же подхватывает:

— А что, Василий Иванович, мы с Ильей тоже не прочь чайку попить.

Взгляд у Чапаева, замечаю, синевой лучится.

— До чая, — говорит он мне, — и я большой охотник, да нельзя сейчас. На сходку мы спешим. Да и вам, Константин Иванович, советую — быстренько отнесите самовар к себе домой и айда с нами в Совет. Сообща, всем миром потолкуем, как нам дальше действовать, чтобы крестьянская судьба перестала быть горькой. Петроград вон по-новому жизнь налаживает. И селу отставать не велит.

Я спросил дедушку:

— Почему наше село так называется — Новый Петроград?

Дедушка ответил:

— Да потому, внучек, что мы раньше всех окрестных селений власть Советов у себя утвердили. Тогда-то и дали селу революционное имя — Новый Петроград!

— А кто дал? Чапаев? Да?

— Конечно, и тут без Чапаева не обошлось. Любил он звонкие клички городам и селениям давать. Два своих первых полка, созданных в восемнадцатом году для борьбы с уральским белоказачеством, тоже по-революционному окрестил: назвал их именами Емельяна Пугачева и Степана Разина. Оба этих полка, было б тебе известно, состояли главным образом из наших, сельских добровольцев, благодаря которым и заслужило село новое название. А случилось это в тот самый день, когда я самовар домой принес и, не мешкая, на сходку отправился.

Прихожу в наш сельский Совет, а народу там — тьма-тьмущая. Не протиснешься.

Во главе длинного стола, накрытого красной материей, сидит председатель Совета бывший каторжанин Семен Кузьмич Рязанцев. Бледный, шея шарфом обмотана. Кашляет беспрестанно: на каторге заболел он туберкулезом.

Вокруг стола — беднота сельская. Кто самокруткой дымит. Кто с соседом переговаривается.

Как только в дверях появился Василий Иванович Чапаев, все разом оживились. В его сторону обернулись. Зашумели приветливо. Шапки поснимали, здороваясь. И он, направляясь к столу, каждому кивнул мимолетно.

Чапаеву освободили стул рядом с Рязанцевым. Чуть в сторонке примостились Илья Топорков с неразлучным дружком своим Иваном Плясунковым.

Поднялся Семен Кузьмич из-за стола и, кашлянув в ладонь, произнес:

— Свергли мы, товарищи, буржуев. Хорошо. Совет местный образовали. Хорошо. Теперь давайте обсудим, как советскую жизнь налаживать. Для того к нам из Николаевска уездный военный комиссар пожаловал. Товарищ Чапаев. Какой он стойкий большевик, надеюсь, вы уже слышали. Это он, товарищ Чапаев, превратил бывший царский полк в Николаевске в революционный и сам стал им командовать. По распоряжению большевистского комитета руководил вооруженным захватом власти в Николаевске. А недавно из николаевских партизан-добровольцев сколотил лихой красногвардейский отряд…

Чапаев слушал, слушал. И лицо его мрачнело. Он хмурил брови и мял лежавшую перед ним черную папаху. Потом вдруг решительно отпихнул ее, дернул себя за ус и, вскочив со стула, воскликнул:

— Да что ж это такое, братцы! Николаевск да Николаевск! Слушать невмоготу! Царя-угнетателя Николаем звали. А тут еще и город Николаевск. Царя с престола мы скинули. А имя царево городу оставили. Негоже это! Вот возвращусь в уездный комитет, вопрос ребром поставлю — дать городу другое имя, революционное! Чтобы и духу царского не было! Да что там город! А селения, деревни наши? Какие у них названия? Срам один. Пузаниха и Клопиха, Брыковка и Подшибаловка, Солянка и Жестянка… Тьфу, перечислять противно. При новой власти и села должны называться по-новому! Чтобы душа радовалась. Как вы считаете, правильно я говорю, товарищи, али нет?

С разных мест донеслось:

— Да что там говорить, ваша правда!

— Менять имена надо…

Чапаев, довольный, ухмыльнулся в усы. Потом виновато глянул на Рязанцева:

— Прости, Семен Кузьмич! Перебил я тебя — не утерпел. Захотелось высказаться. Теперь продолжай, Только, чур, Николаевск больше не поминай. Повремени малость.

— Ладно, повременю, — согласно отозвался Семен Кузьмич и, достав газету из кармана, завел речь о тяжелом положении в стране.

Потом стали совещаться, как справедливей и вернее поделить помещичью землю между бедняками, чтобы никто в обиде не остался. Тревожились, как бы не случилось так: земля есть, а семян для посева нет, и поле обрабатывать нечем — ни лошади, ни плуга, ни сохи. В помещичьем хозяйстве всего навалом. Чужим трудом нажито.

Чапаев сказал, что немедленно надо передать буржуйское добро тем, у кого ни кола ни двора.

— И вот еще что, — добавил он. — Землю завоевали. А защищать ее чем? Без плуга не вспашешь, без ружья не защитишь. В буржуйских хозяйствах, слышал, много оружия спрятано. Разыскать и самим вооружиться!

— А мы уже разыскали, Василий Иванович! — бойко ответил Илья Топорков. — Разыскали и в руки крестьянам передали. Есть чем революцию защитить!

— Надо бы отряд Красной гвардии из добровольцев создать, — посоветовал Чапаев.