Владимир Степаненко - Майские ласточки

— Пусти, — хрипел Жора, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать от боли.

Чеботарев отсчитал деньги и протянул парню.

— Я плачу за стол. Не хватит, добавьте своих медяков! — И вдруг почувствовал, что у него начало чесаться тело. Скорей бы принять душ и отмыться от всей этой грязи. Как он мог дойти до такого? Затеял скандал со своими рабочими, а его бурильщики отличные парни не чета этим бичам. Только бы остались на месте и не ушли из бригады, как грозились. Он станет другим. Они его не узнают.

— Погулял и хватит! — громко сказал самому себе Чеботарев и рывком открыл дверь, выходя в дождь на улицу. Жадно глотнул свежий воздух.

Вылетев морозным днем из Салехарда в Харасавэй, Кожевников никак не думал, что командировка затянется на долгих два месяца. Несколько раз ему представлялась возможность улететь с песчаной косы, которую стали называть аэродромом и для утверждения этого факта торчком воткнули высокий шест с полосатым матрацным мешком — указателем направления ветра, но для него все время находились какие-то срочные дела, и он задерживался.

Дикий берег обживался, но память часто возвращала Кожевникова к мартовскому прилету, когда Нецветаев с особой осторожностью посадил Ан-2, а потом все, кто прилетел в самолете, вышагивали за Васильевым по крепкому снежному насту со стальными зубьями застругов и искали границы берега и моря.

Короткий зимний день подходил к концу, и на фоне синеющего снега выскочившие неожиданно два песца смотрелись небесно-голубыми и невесомыми. Они покрутили мордочками и бросились от людей в разные стороны, оставляя за собой след, похожий на строчки швейной машинки.

Первопроходчики жили в избе с косыми окнами. На всем побережье Арктики так именуют просторные рубленые дома, поставленные для полярников, моряков и охотников.

Календарем на Харасавэе считали снег. Он как будто отрывал листок за листком и вел счет последним зимним дням, постепенно теряя былую крепость, В солнечные дни таял быстрее, и просевшие лунки, как стаканы, сразу наливались по самые края водой; на буграх сидел шапками, а по низинам, где копились ручьи, все больше и больше синел огромными тарелками.

Кожевников разделил дни на красные и черные. Красными называл солнечные, а черными — морозные, со снегопадом и пургой. Но больше всего его поражало море. Оно жило по своим особым законам, не подчиняясь календарю тундры, песчаной косе, высокому обрывистому берегу, где шло таяние снега и открывались лужайки с колкой травой и ягелем. Иногда ледяное поле в море приходило в движение и трещины рассекали его на части. Днем и ночью стоял глухой шум, напоминая бывшему фронтовику далекие дни войны, когда под Берлином вот так же неумолчно гремели тяжелые орудия, рвались артиллерийские снаряды и авиационные бомбы. И он ловил себя на мысли, которая бесконечно радовала открытием, что самое лучшее время в жизни каждого человека приходится на весну, и именно весной к солдатам многострадальной России пришла победа.

Кожевников второй раз готовился встречать здесь весну, удивляясь превратностям судьбы, забросившей его к Ледовитому океану. В Тюмени деревья давно успели одеться листвой, и пришло лето, а здесь, на Харасавэе, изредка проглядывало солнце в разрыве свинцовых туч с зарядами снега и дождя. В сознании не укладывалось, что он оказался за семьдесят второй параллелью, где еще возможны встречи с тюленями, моржами и белыми медведями.

Резкие запахи снега, оттаявшей земли, раздавленной травы, истекающей весенним соком, — все эти запахи, усиленные сыростью тумана, будили забытые знания по географии из школьного учебника, и вспоминались имена полярных исследователей и капитаны ледоколов. Непостижимо близким казался Северный полюс.

Однажды страшный грохот, как горный все нарастающий обвал, разбудил спящих в избе. Бревна заходили ходуном, и с потолка посыпалась труха.

Участники экспедиции выбежали и стали свидетелями удивительного зрелища. От берега отрывалось ледяное поле с высокими торосами. Далеко впереди, в дымке тумана, льдины разбивали морские волны, и звуки ударов, глухо нарастая, летели к берегу. Открылись широкие забеги с черной водой.

Прилет пуночек раньше всех заметил старый охотник-промысловик Максим. Прищуривая слезящиеся от снега глаза, радостно шепелявил беззубым ртом:

— Воробушки прилетели! Радость идет, весна!

Через море потянулись огромными стаями гагары, нырки, кряквы, а за ними цепочки гусей; под кучевыми облаками шли вереницы лебедей, ослепительно вспыхивая снежной белизной размашистых крыльев.

Молчаливая тундра в сверкающем серебре раскатистых ручьев, глубоких озер и зелени травы огласилась звонкими птичьими голосами и призывными криками подлетающих новых стай.

Начальнику экспедиции, горячему и нетерпеливому Эдигорьяну казалось, что близость моря облегчит его заботы. Грузы для буровиков пойдут по Оби из Салехарда, Архангельска и далекого Мурманска. Он выучил план поступления буровых станков, тракторов, горючего. Каждый день беспокойно вглядывался в белесый горизонт, но долгожданные корабли и танкеры не появлялись. Оказалось, что Обская губа еще не вскрылась, а Карское море во льдах, и когда ледоколы приведут первые корабли, неизвестно.

На высоком берегу часто встречались начальник экспедиции Эдигорьян и Кожевников. Буровому мастеру казалось, что причина его задержки в том, что он хотел дождаться прихода первого парохода, а потом вместе с такелажниками начать разгружать буровой станок, тяжелые дизели и лебедки. Ему не терпелось приступить к работе, соскучился по ровному гулу работающих машин, ныряющих в устье скважины свечей, которые сталкивались на полатях и гудели встревоженными колоколами.

— Как дела, командующий? — озабоченно спрашивал Кожевникова Эдигорьян или главный инженер Кочин. Оба томились без кипучей работы, нетерпеливо вышагивали по тундре, планировали будущий поселок, вбивали в оттаявшую землю и мочажины острые колья.

Кожевников не обижался, когда его называли командующим. В таком же положении находился главный инженер ЦИТС, главный энергетик, начальник вышкомонтажного цеха, заведующие гаражом и ремонтными мастерскими. «Командующие» на месте, а «войска» где-то на подходе!

Буровой мастер послал с редкой оказией письма Деду и просил скорей подобрать ему бригаду. Прогуливаясь по берегу моря, установил часы приливов и отливов и держал их в памяти. Когда волны с шумом уползали, откатываясь от берега, он уходил далеко по влажному песку, следя броднями. Среди севших на песок льдин находил причудливые ракушки и колючих, головастых морских бычков. Иногда у него из-под ног с отчаянным писком вылетали кулички, длинноногие туруханчики в свадебных шапочках и стаи куропаток. Его поражало обилие дичи в тундре. Он все больше и больше познавал ее и не переставал удивляться.