Владимир Степаненко - Майские ласточки

Ну, а он, Чеботарев?! Разве не болел за свою бригаду? Если сбивались с планом, приписывал лишние погонные метры. Велика ли беда? В первом месяце не выполнили — в следующем перекроют проходку. Но скважина будет. Нельзя назвать приписками выравнивание плана!

Сергей Балдин заботливо сопровождал Чеботарева в столовую, опекал. Буровой мастер бросал украдкой взгляды на краснощекую, приветливую повариху. Она привлекала его своим крепким телом, диковатым взглядом. «Повезло Кожевникову, — думал он неприязненно, — но не такому тюфяку пышечка».

Зина пристроилась к поварихе мыть посуду, и это не нравилось Чеботареву. По бабской глупости, пожалуй, еще растреплется, как сорока. После неприятного разговора в балке она стала ему противна. «Была любовь, да сплыла! А Катька в самом деле хороша!»

При входе Чеботарева в столовую Зина отворачивалась, но напряженная спина выдавала ее волнение. Однажды молодой парень в гимнастерке с голубыми авиационными погонами сержанта, увидев Чеботарева, обрадованно захлопал ресницами и, подойдя к нему сказал:

— Товарищ Чеботарев, помните, я вам писал перед демобилизацией? Я свое слово сдержал. Приехал по вашему вызову. Я Винокуров, Архип Титович.

— Титович? — Чеботарев внимательно посмотрел на демобилизованного сержанта. Писем в дни его славы в бригаду приходило много, наверное, было и от этого пария. — Как будто припоминаю!

— Значит, не забыли? Работаю в вашей… бывшей бригаде, — он растерянно захлопал белесыми ресницами, не зная, как выйти из трудного положения. — Мастер Кожевников мной доволен…

— Я передал бригаду, думаю вам это объяснили. — К Чеботареву вернулась былая самоуверенность. — В управлении организовали отдел обобщения опыта. Прилетел посмотреть, как без меня здесь работаете. Мою славу не теряете?

— Да что вы? Бригада идет впереди по всем показателям!

— Иначе не может быть. Бригада Чеботарева!

Зина повернула к Чеботареву раскрасневшееся лицо и напряженно посмотрела. Испуганно дернулась верхняя губа.

«Зинка, не бойся, не сболтну лишнего, — он широко улыбнулся и подмигнул нагло. — Ну и слюнтяя выбрала. Целоваться хоть научила хорошо?» Покровительственно похлопал стоящего рядом парня по плечу.

— Работай, работай, если нравишься Кожевникову. Извини, суп надо хлебать. Люблю суп с плиты, а девчат горячих!

— Известно, суп с плиты вкуснее!

— Молодец, все ты понимаешь!

Сергей Балдин каждый день сообщал последние бригадные новости. Вошел в балок оживленный и прямо с порога выпалил лежащему на койке Чеботареву:

— Завтра начнем спуск колонны!

— Конец — делу венец, — философски изрек Чеботарев, вытягиваясь на жесткой койке. — Балдин, ты женатый?

— Давно.

— Значит, жадный, как Рамсумбетов, — Чеботарев задумчиво почесал ногу об ногу. — Холостяк не стал бы на таком верблюжьем горбе спать. Перетряси матрац или новый купи. Бабы это ловко делают. Электрик лодырь, видать, изрядный. Рамсумбетов куда подался?

— На Р-25 взяли. Пошел к Честнейшему.

— К кому, к кому?

— К Честнейшему — буровому мастеру.

— Во дают, — хохотнул громко Чеботарев. — Собрались два честнейших. Рамсумбетов — честнейший из честнейших!

— Кочин должен пожаловать на спуск колонны, — сказал Сергей Балдин, прикрывая ладонью зевок. — Есть еще новость: прилетел фронтовой друг Кожевникова из Баку. Фамилию забыл.

— А бакинец зачем сюда навострился? Спектакль смотреть на морозе? Нос отморозит, и все дела!

— Воевали они вместе. Кожевников летал осенью в Баку. Солдата там его хоронили. А азербайджанец, сказали, буровой мастер.

— Экзамен прилетел сдавать вам с Морозовым? — съехидничал зло Чеботарев, и кривая усмешка тронула его губы.

— Зря ты злишься, Николай Евдокимович, — миролюбиво заметил бурильщик. — Кожевникову мы поверили. На глупости не толкает, горлом не берет. Старается исключительно для дела. Расшевелил сознание, определил место каждому в бригаде. Я напомнить могу. Скажи, кем мы были и твоей бригаде? Прутиками. Захотел мастер, сломал прутик. Сколько ты парней вышиб из бригады? Один по-твоему лодырем оказался, с другим ты не сошелся характером, третьего приревновал к коллекторше.

— Ну это ты брось. Такого не было.

— Правда глаза ест. Зазноба твоя руководила бригадой, сам ты отстранился, команды подавал с кровати. А у Павла Гавриловича мы вместе. Те же прутики, но он связал нас. Попробуй сломай. Один прутик под силу, а нас вон сколько, бригада! Объяснять тебе не надо. Дорого мы стоим экспедиции, каждый рабочий. Рамсумбетов не успел высчитать, сколько тратится на наши перелеты на вахтовом самолете от буровой до дома, от дома до работы. Если государство о нас заботится, чтобы мы жили по-человечески, отдыхали в семьях, воспитывали ребят, так какое право мы имеем плохо работать? Почему должны терпеть в бригаде лодырей? Кирюх? Каждого сквозь сито просеиваем. Попался бич или попрыгунчик — катись к чертовой матери из бригады. Рамсумбетова выгнали!

— Злой ты стал, Серега! Злой!

— А ты, Чеботарев, разве не злой? От злости бросил бригаду, правду ринулся искать. А правда в рабочих, в самой бригаде. Вышло, что ты вернулся к нам, но поздно. Слов нет, головастый мужик Кожевников. О себе не кричит, все у него без показухи, как у нас раньше было. Газеты о нас, правда, не пишут, но мы от этого работаем не хуже. Работаем! Подошли к спуску колонны! А месяц не забуривались, были в простое! Тебе, наверное, рассказывали? Мы за дорогу дрались. Дорога есть — тундра спасена. Разве можно не радоваться? Забыл тебе сказать, барометр подсказывает: к погоде дело идет. Жди вертолета.

— Прилетит — улетит, — протянул на одной ноте Чеботарев и отвернулся к стене. Не хотел признавать себя побежденным. Но Балдин прав. И о прутиках ловко ввернул. Тоже себе на уме. Вроде Морозова. Молчал, молчал и выдал, в политехнический поступил, на заочное.

Утром прилетел вертолет. В морозной дымке сыпались редкие снежинки.

Свободные от смены буровики вышли встречать летчиков. Чеботарев узнал экипаж. Впереди шагал невысокий командир, похлопывая руками.

— Олег, здравствуй!

— Заждались вас, Олег! — неслось со всех сторон.

— Принимайте гостей, Павел Гаврилович! — сказал Олег Белов.

— Знаю, знаю, — заулыбался Кожевников. — Аскерова Афгана ты мне привез? Мой солдат, гвардеец. Надумал со мной заключить договор на соцсоревнование, — потянулся к уху летчика и тихо сказал: — Но главное не это. Аскеров боится за меня. Рассказывал я ему о трудностях в бригаде, о Рамсумбетове, «суде» над Озимком. Решил помочь во время спуска колонны. Операция самая ответственная. А потом, он хочет, чтобы моя бригада вышла в передовые. Аскеров Афган — сам буровой мастер. Слава о нем гремит по всему Апшерону.