Владимир Степаненко - Майские ласточки

— А разве вы плохо работаете? Я так не считал!

— Помощь никогда не помешает, а особенно если ее предлагает друг-фронтовик. А фронтовое братство самое сильное, — и Кожевников стремительно направился к вертолету.

Аскеров Афган уже бежал ему навстречу. Кожевников с трудом узнал своего солдата. Полы демисезонного пальто распахнулись, концы шарфа на голове побелели от инея.

— Вах, Кожевников, — расцеловавшись с сержантом, быстро заговорил азербайджанец. — Почему ты меня обманул? Не пугал страшными морозами? Почему? Я собрался на курорт: легкое пальто надел, меховую шапку не взял. Вах! — Он прищелкивал языком, чтобы усилить сказанные слова. — Я думал, зима у вас, как зима. А у вас настоящий холодильник! Как вы работаете? Выдерживают стальные трубы? Не лопаются ли ключи? Такая холодина!

— Есть мороз, — Кожевников потер рукой уши. — Сегодня сорок пять градусов. Сам смотрел на термометр. У нас мороз завертывает и посильнее. На градуснике пятьдесят пять, а мы работали. Ни разу не останавливали буровую!

— Вах, вах!

— Афган, оденем тебя потеплее. Валенки получишь, шубу. Я не дам замерзнуть своему товарищу.

Кожевников обходил рабочих и знакомил с солдатом своего взвода. Подошел он и к Чеботареву.

— Знакомьтесь, Аскеров Афган Гаджи Ага оглы. Наш гость, Чеботарев Николай Евдокимович.

— Чеботарев? — черные, жгучие глаза Аскерова Афгана загорелись. — Наши бригады соревновались! Чеботарев, твоя бригада победила мою. Помнишь? Сейчас я рад пожать тебе руку.

— Вроде такое было, — ответил хриплым басом Чеботарев, подбочениваясь. Отметил про себя, что Кожевников не уронил его в глазах азербайджанца, поднял авторитет. Сразу не вспомнить, с кем соревновались. — Моя бригада многих побеждала! Спасибо за память!

— Николай Евдокимович, здравствуйте! — сказал, подходя, главный инженер Кочин. — Мы вас с Эдигорьяном на «Горке» ждем, а вы в свою бригаду. Может быть, и правильно. Понимаю, бригада тянет. Интересуетесь успехами. Могу обрадовать, подошли к спуску колонны. Вы поприсутствуете?

Чеботарев в упор посмотрел на главного инженера. Удивленно пожал плечами, давая понять никчемность заданного вопроса.

— Зачем меня ждать на «Горке»? Мое место сейчас здесь.

Конечно, он мог бы улететь, не хотелось, чтобы приняли его за гастролера. Теперь уже не до обид. Он рабочий и не может оставаться трухлявым пеньком, когда бригада готовится сдавать буровую. Его рабочая совесть заставляла остаться, посмотреть на работу, самому участвовать. Прилетел азербайджанец из Баку. У него тоже есть сознание! Начнут спускать колонну — каждый лишний рабочий будет находкой. Разве можно все предугадать заранее? Мороз есть мороз! Может выйти из строя гидравлическая мешалка. Начнет замерзать цементный раствор. Не стоит перечислять все предпосылки к аварии. Буровой мастер и бригада должны быть начеку!

— Правильно. Спуск колонны — ответственное дело, — подхватил проникновенно Кочин. — Сколько лет работаю в экспедициях, а всегда волнуюсь. Не могу взять себя в руки.

На следующее утро, когда Сергей Балдин стал собираться на вахту, Чеботарев, ничего не говоря, снял с вешалки спецовку отдыхающего в отпуске электрика и тоже начал одеваться. Спецовка и геологическая куртка оказались тесными, но другого выбора не было, пришлось с этим мириться.

Сергей Балдин, приняв вахту, занял свое место у лебедки.

Чеботарев скоро вошел в работу. Проворства ему не занимать. Выдергивал тяжелые клинья, раскручивал ключом трубы. Он почувствовал, что соскучился по знакомому гулу ротора, инструменту. Все было, как прежде: так же поливал глинистый раствор, намерзал на спине спецовки лед, с поясов вышки пиками свешивались длинные сосульки. Он сразу ощутил, как руки его налились силой и стали проворнее. За работой некогда было думать о личных обидах. Он по праву занимал свое место и знал, что сейчас очень нужен смене.

Шла последняя промывка скважины перед спуском колонны.

В балке сидели, тесно прижавшись плечом к плечу, два пожилых мужчины, седых фронтовика. Говорил больше пока один Аскеров Афган. Он привез своему гвардии сержанту пожелтевшие фотографии, свернутые треугольниками письма с войны, потрепанные страницы фронтовых газет и бережно раскладывал все это на столе.

Кожевников вновь мыслями возвращался к войне. Внимательно вглядывался в фотографии. Иногда даже вспоминал имена и фамилии солдат своего взвода. Самые отчаянные и находчивые зарубились в памяти дерзкими поступками, особой сметкой и храбростью. После каждого боя он писал строевые записки, подводил точный учет потерям, перечислял убитых и раненых. Оставшихся в живых продолжал числить на котловом довольствии. Об особенно отличившихся докладывал командиру взвода.

Многих солдат на фотографиях он не узнавал, и тогда Афган подсказывал ему их фамилии. Кожевников поражался памяти и энергии Аскерова, который задался целью собрать саперов батальона.

Солдаты вместе прошагали по дорогам войны, и сейчас пережитое на войне захлестнуло их, обернулось явью. И снова они пылили по разбитым большакам, ночевали в перелесках, перелопачивали горы глины около окопов и землянок, наводили мосты через безымянные реки. Они вновь медленно двигались со своим батальоном вместе с пехотой в одних боевых порядках к главным боям, где решалась судьба России и войны.

Днепр открылся для них неожиданно, из-за колючей щетины красного тальника. Туман, накатываясь, отжимал правый берег. Черная узкая полоса холодной, зимней воды не давала представления о ширине русла, которое смутно угадывалось по теряющимся звукам и далеким всплескам накатывающихся волн.

Саперы скрытно рубили кустарник. Связывали проволокой тонкие прутья в пучки. Сами особенно не верили, что солдатам удастся доплыть на метелках до середины широкой реки, но другого материала не было под рукой. Для плотов только подвозили кряжи деревьев.

Переправляться начали в тумане. Кто на снятых в домах дверях, деревянных балках и бог весть откуда добытых дырявых каюках и плоскодонках.

— Погибли на Букринской переправе, — помрачнев, глухо сказал Аскеров и сдвинул часть фотографий и правую сторону.

Потом вспоминали Польшу, Сандомир, как готовились к наступлению и форсированию Вислы.

И вторая стопка фотографий выросла незаметно на столе.

— Погибли на Сандомирском плацдарме!

Трудно давались воспоминания. Прошлое не уходило, по-прежнему тревожило горькой памятью о боевых друзьях, холмиках земли, которые остались на чужих полях, с красными фанерными звездами.

Иногда Афган вскидывал голову и напряженно смотрел на электрическую лампочку. Миганием она рассказывала буровому мастеру: шел ли спуск труб или поднимали свечи наверх.