Владимир Степаненко - Где ночует зимний ветер

Скрипнула дверь. В комнату просунул нечесаную голову Лешка Цыпленков. Рыжая борода свалялась, как войлок.

— Где Веруха?

— Обварилась кипятком.

— Ну да?

— Точно.

— Кормить кто будет?

— Я.

— Даешь, Детский сад! — Лешка влез в кухню. Подошел к печке, приподнял кастрюлю, жадно втягивая носом сытый пар. — Отварные макароны? Годятся. — Опустился на койку рядом со мной и достал из кармана пачку папирос. Палочкой выкатил из печки на ладонь красный уголек. Подбрасывая его из руки в руку, закурил.

На правой щеке у Лешки краснела полоса — след от подушки.

— Ты что, в курилку пришел? — спросила я парня. — Давай выматывайся!

— Погреться уж нельзя. Больно ты строгая. Мороз сегодня?

— Мороз.

— Я сразу догадался: комнату у нас выдуло. В Красноярске, вот где морозы были лютые. Думал, никогда не привыкну! — Лешка выжидающе посмотрел на меня, стараясь понять, заинтересовал ли его рассказ. — На градусник глянешь: сорок пять — пятьдесят ниже нуля. А ветер задует — беда! Я Красноярскую ГЭС строил. Хочешь, расскажу?

— Некогда. В другой раз. Наколол бы дров.

— Погоди. Ты не веришь, думаешь, Цыпленков врет? Бугор тоже не верит. А я в лучшей бригаде работал. На перекрытии мы флаг «Слава труду» подымали! Честь честью заслужили! — Лешка сузил маленькие, запавшие глазки. — Документы у меня украли. А то показал бы свою трудовую книжку. Вся биография расписана. Подхода у тебя нет. Слушать не захотела, а дрова коли. А я горнорабочий! Дрова колоть не рядился. Если попросишь как следует — потюкаю.

— Не дождешься! А ну, проваливай! Расселся!

«Моя работа, ее работа, — передразнила я про себя Лешку. — Опух от сна. После завтрака будет дрыхнуть до обеда». Взглядом проводила сутулую фигуру рабочего и вздохнула. Не обидела ли парня? Он Красноярскую ГЭС строил. А я чем могу похвалиться? Десятилетку не закончила. Недоучка. Много на себя беру, а что я сама умею?

Свою трудовую книжку я не могу показать: у меня ее нет. И весь мой труд — что ходила в школу, да работала ложкой. Надо узнать, что делают горнорабочие в экспедиции? Пусть меня оформят тоже горнорабочей.

Чайник громко напомнил о себе: крышка плясала, лихорадочно выстукивая чечетку. Предо мной встал новый вопрос: сколько надо засыпать заварки? Нерешительно взяла пачку. «Грузинский чай. Первый сорт, 25 граммов». Сама виновата, ни разу не постояла около Веры, не поинтересовалась, когда она готовила. «Легко смотреть со стороны, как солдаты маршируют, — подумала я. — А попробуешь — трудно!».

— Привет, Детский сад! — громко поздоровался Володька Бугор. — Думал, Цыпленок натрепал, а ты в самом деле кухаришь. — Он старательно расчесал гребенкой бороду. — Значит, новая повариха объявилась. Будем считать, открыт ресторан первого класса. Чем ты нас сегодня удивишь? Пожарские котлеты, азу, беф-строганов или поджарка из телячьей вырезки?

— Макароны с тушенкой!

— Конечно, не ай-яй-яй, но сойдет! — Володька сел на койку.

— Садись, садись. Посидим рядком, поговорим ладком. А печку мне чем топить? Сгорит последнее полено — и все. Лешка Цыпленков не захотел дрова колоть. Он горный рабочий, а ты не инженер случайно? А Володь? Наколешь дров? Или просить тебя как-то особенно надо?

— Сачок Цыпленок! Набрали всяких… — чуть не выругался Бугор. — Где топор у тебя? Наколю дров, зачтешь за физзарядку.

Я улыбнулась. У Володьки заметила на груди, среди курчавых завитков волос, желтую цепь.

В протаянном кружке заросшего льдом окна мне было видно, как Бугор решительно расправлялся с дровами. Несколько раз топор отправлялся в дальний полет, но Володька насаживал его и размашисто рубил.

— Володя! — громко позвала я его. — Помоги открыть тушенку.

Я не знала, услышал ли мой голос Бугор, но он появился на кухне, неся перед собой охапку дров. Ногой отодвинул большую кастрюлю.

— Звала?

— Открой банки.

— Давай! — Володька из кармана вытащил острый нож. Поймал мой взгляд. — Бриться можно… — Он провел лезвием по руке.

Володька деловито обтер с банки рыжий солидол. Легко вонзил нож и одним движением вырезал ровный жестяной кружок. Из банки соблазнительно проглядывало красное мясо, залитое жиром. Сверху — перекрещенные листочки лавра.

— Подожди, Володька, — остановила я Бугра. — Разве я не растяпа, ну скажи? Зачем же нож тупить? У меня есть открывалка.

На кухню принесла свой охотничий нож, надеясь удивить парня. Но Бугор равнодушно посмотрел на нож. Открывал каждое лезвие, сосредоточенно пробовал на палец. Оглядел штопор, отвертку и шило.

— Железо.

— Какое железо?

— Посмотри, — Володька тихонько стукнул финкой. На лезвии ножа осталась зарубина. — Видела? Железо! — размахнулся и швырнул финку.

Нож с костяной ручкой пролетел через всю кухню и впился острием в доску полки.

Бугор поразил меня. Но ему, видно, было мало моего удивления. Подошел к полке, выдернул раскачивающийся нож. Нацарапал кружок острым лезвием. Вернулся не спеша к Вериной раскладушке и бросил финку. Нож пролетел через всю кухню и воткнулся в центр круга.

— Ты циркач? Выступал на арене? — спросила я.

— Почти, — Володька улыбнулся. Положил растопыренную пятерню на стол. Принялся бить финкой между пальцами, все время ускоряя темп.

Каждую минуту он мог отсечь себе палец, и я от страха закрыла глаза. Но ничего не произошло.

— Ты долго обучался кидать финку, вот так бить?

— Не особенно… лет восемь.

— Мне так не научиться…

— Не к чему тебе этому учиться… У тебя другая судьба.

Я взяла алюминиевую миску и застучала по ней ложкой. Такой сигнал к завтраку, к обеду и ужину всегда подавала Вера.

— Ну, хвались, Детский сад, что настряпала? — спросил начальник партии и приветливо улыбнулся.

Александр Савельевич устроился на перевернутом ведре. Миску поставил на скамейку. Обратила внимание, что у него не гнулась нога. Он вытянул ее вперед. «Неужели он тоже участник войны, как сосед по купе Иван Сидорович?» — подумала я.

— Снова я — Детский сад! — с обидой заметила я. — Скажите лучше, новая повариха.

Вера отвернулась к окну и украдкой смахнула слезы. Я не поняла, почему она заплакала. Неужели, подумала, что я хочу занять ее место? Ну и чудачка! Поваром я быть не собираюсь. Цыпленков гордится своей специальностью. Я тоже хочу быть горнорабочей.

— Ай-да Анфиса! — пробасил Лешка Цыпленков, облизывая языком ложку. Протянул руку к кастрюле, чтобы добавить себе в миску макарон.

— Добавки не будет, Цыпленков, — сказала я спокойно и постучала поварешкой по краю. — Дрова не хотел колоть.

— А ты памятливая! — Лешка почесал затылок пятерней. — Я к тебе с уважением. Похвалить решил стряпню. А добавки не хочу — наелся.

Александр Савельевич хмыкнул и, чтобы скрыть улыбку, разгладил рукой рыжеватую бородку.