Владимир Степаненко - Где ночует зимний ветер

— Яснее ясного!

— Работать надо, но с головой… К Гущину тебя отдать или около себя оставить? Ты как сама решаешь?

— С тобой лучше… Ты взрывать будешь на выброс!

— Усвоила… Сработаемся мы с тобой, Анфиса! Садись, что все время стоишь? Меня боишься?

— А чего тебя бояться? Не зверь.

— Считаешь, не зверь?

— Ну чего пристал? Сказала — не зверь… Парень как парень.

Свистунов отодвинулся. Я присела на край ящика.

— Сколько здесь взрывчатки?

— Пятьсот килограммов.

— Так много?

— Ерунда… На неделю хорошей работы… Должны еще прислать, а то и по рубчику не заработаешь.

— Александру Савельевичу сообщи побыстрее, — спохватилась я. — Ольга передаст. Вертолет привезет взрывчатку.

— Посиди, успеешь к начальнику. — Володька обнял меня. — Как работать будем, надо договориться. А мы с тобой все рядимся и никак не решим.

Я не сбросила руку Свистунова с плеча. Он это понял как уступку и сильно сжал меня огромными ручищами. Неожиданно запрокинул голову и впился в губы. Я попробовала отбиваться, но ничего не могла сделать.

— Пусти, Бугор! — хрипела я, стараясь вырваться.

Но Свистунов не слышал, рвал на груди мою штормовку.

Мне удалось вырваться, и я со всего размаха ударила Бугра коленкой. Он сразу обмяк.

Я спрыгнула с ящиков и забилась в угол палатки. Володька медленно двигался на меня, страшный, злой, растрепанный. Спасения не было. Напрасно я вертела головой по сторонам, лазейки, чтобы улизнуть, не было.

— Не подходи, паразит!

Бугор остановился, нацелился сбить меня и опрокинуть.

Я схватила коробку с капсюлями-взрывателями. Крепко зажала в правой руке подвернувшийся железный ломик.

— Ну иди, иди! Я сейчас как тюкну! — и замахнулась.

— Что ты делаешь, психованная? — крикнул Володька, опасливо втянув голову в плечи. — Положи детонаторы. Взлетим к черту!

— Черт с тобой! — Я шла на Бугра, держа над головой занесенный для удара ломик. — Как тюкну сейчас! Хочешь, тюкну!

— Ты что, дура? — Бугор ударился о натянутое полотнище палатки и испуганно отскочил. — Стой, дура!

Володька рукой нашел дверь и выскочил из палатки. Я неслась за ним. Бугор летел, не оглядываясь, в сторону Главного, как длинноногий лось, которому не страшны болота, озера, подросты и моховые кочки.

Добежав до ручья, я остановилась. Села на камень и заплакала. Несколько придя в себя, подумала: «Володька не может быть товарищем. Почему я такая невезучая?». Я перебирала в памяти свою незамысловатую жизнь, жалела себя.

Оставаться в отряде нельзя. Бугор начнет мстить, оговорит. Жалко будет ребят, Александра Савельевича. А ведь он поверил в меня, назвал своим товарищем.

Губа кровоточила. Я медленно поднялась и пошла вдоль ручья. В небольшой заводинке между камнями увидела спокойное блюдце воды. В растрепанной, грязной одежде не узнала себя. Складка пересекла лоб, опустились уголки губ. Я брезгливо передернула плечами.

Быстро разделась и вымылась. От ледяной воды кожа посинела, покрылась гусиными пупырышками. Хотела побежать к палатке ВВ, чтобы скорей согреться. Но передо мной вырос лохматый медвежонок. Я прыгнула в сторону и завизжала.

— Хебеня, эй, однако, постой! — Медвежонок заговорил со мной на ломаном русском языке.

Это в меховой малице на камне стоял мальчишка. На ноги натянуты высокие оленьи унты. На поясе, украшенном медными пуговицами, большой нож.

— Эй, хебеня, купаться нельзя! — сказал мальчишка. — Неумытым стыд и плохо совсем. Так будет? Прибежал крокодил — он мочалку проглотил. Ты видела крокодила?

— В зоопарке.

— В зоопарке? У нас в тундре почему нет крокодилов? Я искал… Тут плохой мужик бежал… Стрелять в него надо было?

— Надо! — не раздумывая, согласилась с ним я.

— Замерзла, хебеня?

— Замерзла, — ответила я с трудом.

— Надевай малицу, грейся, — мальчишка проворно выскочил из оленьих шкур. На нем оказалась обыкновенная школьная форма — серая курточка с блестящими пуговицами.

Черноволосый мальчишка с раскосыми живыми глазами в упор разглядывал меня.

— Тебя как зовут?

— Саварка.

— Саварка, в малице тепло. Ты хороший!

— Да, я хороший, — кивнул он головой. — Так отец назвал. А был бы плохой, дал бы имя Вэварка.

— Ты хороший! — Я отыскала на концах рукавов пришитые варежки и запихнула в них замерзшие руки. — Саварка, хорошо, тепло.

— Тарем, тарем. Хорошо, хорошо. Комариная мазь есть, хебеня? Мне дай… Олешкам совсем плохо, пастухам, однако, тоже плохо.

— В лагере комариная мазь… Приходи, тебе дам.

— Некогда. Тальму дергать буду.

— Хариусов?

— Тальму… Она жирная, икры много. — Мальчишка достал из кармана обломок оленьего рога с толстой леской. — Блесна есть, буду дергать тальму.

— Где?

— Там, хебеня! — Саварка махнул рукой в сторону Скалистого.

— В реке?

— Нет, нет. — Мальчишка прищелкнул досадливо языком и завертел головой.

— В озере? В то?

— То! То! — радостно заулыбался Саварка и широко развел руками, показывая размеры озера в горах. Он держал в руке большой нож с костяной ручкой. У ножен — на крепкой жиле острый клык.

— Медвежий?

— Волка клык. В Месяц Большого обмана волки напали на наших олешек. Я хореем отогнал одного, а отец убил двух из винтовки!.. Зимой отцу трудно олешек охранять… Ночи черные… Волков много.

В палатку ВВ Саварка заглянул со страхом.

— Мужика Володьки нет? Кольцо золотое вчера спрашивал, менять хотел… Нет золота… Блесна есть, тальму надергаю… Вкусная тальма! Ты, хебеня, пробовала? Нет? Ай, ай, как плохо!

В какой-то книге вычитала: первую часть пути человек думает о том, куда он едет, а вторую об оставленном доме. Да, не все ли равно кто это сказал. Думаю только, о том, что скоро окажусь на сто десятом.

Забытые воспоминания одолели меня. Вспоминалась всякая ерунда.

…Ребята в клубе захватили две лавки. От железной бочки тянуло жаром, промерзший угол оттаивал и по стене сбегали струйки воды. Александр Савельевич усадил меня рядом с собой. Справа сидела Оля.

Помню показалась Королева Марго. Она высокомерно здоровалась, расточая направо и налево улыбки.

— Можно начинать, — скомандовала Королева Марго.

Около кинопроектора, стоящего на трех растопыренных ногах, вырос механик. Он сбил лохматую заячью шапку на затылок. Два раза подряд щелкнул выключателем. Электрический свет погас. Узкий свет прорезал темноту и упал на мятую простыню, прибитую к стене.

Мне показалось, что так должна выглядеть поверхность Луны, со всеми горами, цирками и каналами.

На экране запрыгали буквы, как лихие всадники на конях.

— Смотрим «Девчат», — игриво объявил киномеханик. — Сценарий Бедного Демьяна, переделан из романа. Баснописец написал, но все как в жизни.