Владимир Степаненко - Где ночует зимний ветер

— Иголки у меня нет! — Парень в тельняшке сокрушенно развел руками.

— У тебя нет иголки! — Голос мой приобрел былую уверенность. Обернулась к Кире, призывая ее в свидетели: — Кира, без иголки не будет танцев.

Кира смотрела на меня осуждающе, едва сдерживаясь, чтобы не обругать.

— Анфиса, разве в вашем патефоне нет иголки? Ты просила пластинку, Владик принес.

— Значит, по-твоему, я виновата? — обиженно сказала я. — Вы хотели танцевать, а я виновата. Здорово выходит. Достаньте иголку, будут танцы!

— Аникушка, — Володька дернул меня за руку. — Простая иголка подойдет?

Я растерянно моргала глазами. Не могла понять, зачем решила прихвастнуть. У Олега и Васи Кукушкина получилось в Москве. А где здесь, в горах, достать иголку для патефона?

— Не знаю, — ответила я Володьке.

— Что ты хотела делать, расскажи? — потребовал Свистунов, отведя меня в сторону.

Торопливо я рассказала об экскурсии на завод шлифовальных станков, о самодельном патефоне, который сделали рабочие парни, о наших танцах.

— Все ясно! — Володька отогнул козырек шапки-ушанки и вытянул толстую иголку. Отломал конец. Забил гвоздь в обеденный стол. Потом припаял иголку сургучом к газетному раструбу. После каждой операции он повертывал ко мне напряженное лицо и говорил:

— Годится?

— Так.

Володька осторожно поставил иголку на черный диск.

— Крути! — отчаянно крикнула я, готовясь к грохоту и стуку, к диким выкрикам Лешки Цыпленкова, Аверьяна Гущина и саурейцев. Убегать поздно, да и некуда. На всякий случай отодвинулась от Лешки.

Иголка попала в бороздку, и раздалось тихое шипение.

Аверьян Гущин засмеялся, показывая редкие обкуренные зубы:

— Па-де-ка-ле. Кавалеры приглашают дам на танец!

Щелчок — и вот уже зазвучала музыка. Володька Свистунов перестал крутить и с удивлением заглянул в мятый газетный кулек.

— Дамы приглашают кавалеров! — громко повторил Володька и весело улыбнулся Цыпленкову. Быстро завертел пластинку. — Дамы приглашают кавалеров!

Веселый мотив за кларнетом сразу подхватили скрипки, и простуженно загудел контрабас.

Лиза пригласила парня в тельняшке. Лешку Цыпленкова выбрала Кира, а Малюта Скуратов повел Олю. Боб Большой и Президент начали танцевать с незнакомыми девушками.

Боб Маленький смотрел на меня, одобрительно улыбался. Рядом с ним стоял Сергей, держа на руке штормовку.

Я храбро подошла к геологу:

— Можно вас пригласить?

— Давай потанцуем, Анфиса! — согласился Сергей. — Фокстрот есть фокстрот. Под такую музыку ноги не удержать!

Никогда в жизни я еще не танцевала с таким наслаждением. Сергей хорошо водил, чувствовал музыку.

Пластинка кончилась. Лешка Цыпленков как галантный кавалер подвел Киру ко мне.

— А ты молодец, Фисана, — сказала Кира. — Как же ты придумала такой патефон?

— Это не я… Заводские ребята… Мои знакомые… Если бы мы хорошо их попросили, они настоящий могли сделать.

— Молодцы!

Я еще не могла поверить, что все обошлось благополучно. Приятно сознавать, что доставила ребятам маленькую радость.

Разгоряченная вышла из палатки, жадно дышала. Мишка Маковеев возился возле своего вездехода.

— Миш, скинь ты, ради бога, самоварную трубу. Не шапка, а смех. Ты не клоун в цирке!

— Аникушкина, почему ты такая настырная? — спросил вездеходчик.

— Такая уж уродилась.

— Думаешь, мороз не завернет?

— Сейчас лето.

— Где лето, а у нас вчера морозило, я воду сливал из радиатора. Без этой шапки нельзя!

— А здорово ты, Малюта, стихи читал… Прямо завидно стало… Ты любишь Блока?

— Понравился.

— Скажи, как дальше будет: «Все в облике одном предчувствую тебя».

— А я откуда знаю.

— Это же Блок! — удивленно сказала я.

— Ты у геолога спроси. Он наизусть знает много стихов, я от него выучил. А Блока я сам не читал, — признался вездеходчик. — Вернемся в поселок, зайду в библиотеку почитать стихи. Сергей хвалил Тютчева. Слышала про такого поэта? Стихи мне всегда нравились. Говорил он, Бальмонт тоже писал здорово!

— А я думала…

— Не люблю врать, тебе правду сказал.

Из палатки выскочила Вера. Растрепанная, с заплаканными глазами.

— Вера, подожди!

Голос мой подстегнул повариху, и она побежала по глубокой колее, вырубленной гусеницами Мишкиного вездехода.

— Постой, — я схватила ее за полу летной куртки. — Постой!

— Ты во всем виновата.

— Я?

— Ты, ты… Танцы придумала… А кому они нужны, зачем ты Сергея подхватила? А Лариска хороша! Как клещ, в него вцепилась. Почему он ей стихи читал? Я сама слышала… Думаешь, мне не обидно?

— Пусть читает, — пыталась я убедить Веру. — Я тоже люблю стихи. Пушкина люблю. Ты читала Пушкина?

— Пусти, надоело тебя слушать! — Повариха вырвалась и побежала.

Вот он какой, оказывается, Сергей Краснов!

Я знала, что геолог увлекался живописью, а теперь к его увлечению должна прибавить и поэзию. Я случайно через Мишку Маковеева вошла в его мир. Это хорошо и плохо. Хорошо, что Сергей читал стихи, плохо — если бы он вздумал проверить мои знания и убедился в полном моем невежестве. Я не прочитала Блока из-за собственной лени. Как здорово это звучит: «Предчувствую тебя. Года проходят мимо. Все в облике одном предчувствую тебя». Строчки взволновали искренностью чувств. Будет у меня настоящий парень, обязательно скажу ему: «Предчувствую тебя».

Надо уговорить Сергея, чтобы почитал стихи. Сколько он их знает? А Верка дура. Самая настоящая дура. Не может геолог быть около нее. Нельзя ему запретить с другими разговаривать. А вдруг я пойду с ним в маршрут? Значит, она меня тоже приревнует? Сергей мне все больше нравился…

В два часа ночи мы вернулись в лагерь. Хаута по-прежнему грызла каменное дно, тяжело била в отвесные откосы двух Братишек.

Над палатками низко пролетела пара уток. Селезень сердито крякнул и опустился на маленьком озерке.

Разговор возник случайно. Мы сидели с начальником партии в камералке. Он просматривал образцы, хмурил брови и много курил.

Я с трудом выносила его молчание. Закончив работу, несколько раз вставала, переходила от стола к столу, но геолог не обращал на меня внимания. Дотянулась рукой до книги и открыла наугад. Вслух начала читать:

— «Тельпосская свита сложена светло-серыми, розово-серыми и лиловатыми кварцитовидными песчаниками, в основном средними и крупнозернистыми до гравелитов. Песчаники и гравелиты часто косослоистые».

Александр Савельевич вскинул голову и выжидающе посмотрел на меня усталыми глазами.

— Понимаешь?

— Нет, — чистосердечно призналась я.

— Анфиса, наука никому легко не давалась, а особенно такая, как геология. Жизнь ей надо посвятить. Бродишь годами по горушкам или пескам Каракумов и умнеешь. Придет время, и ты узнаешь: тельпосская свита с резким углом и азимутным несогласием — на подстилающих породах рифейско-нижнепалеозойского возраста. Кроме кварца и кварцита, отмечаются обломки плагиоклазов. Не буду пугать тебя мудреными названиями. Захочешь учиться, потом сама их поймешь. Присматривайся к камням, старайся полюбить их. Ты взяла книгу по геологии и обрадовала меня. Хорошо, что ты интересуешься. Я рисунки твои видел: рисуешь хорошо.