Евгений Воеводин - Похвали день вечером

— Откуда ты это знаешь?

Она вынула из сумочки конверт, а оттуда — вырезку из газеты. Мы трое — Эрих, Сашка и я — стояли на камнях, сжимая автоматы и вглядываясь вдаль. Очень здорово получился этот снимок! «Фото и текст прапорщика В. Смирнова», — стояло внизу. Вырезку, конечно, прислал Сашка.

Опять Сашка!

Итак, любовь не получилась, ходи в холостяках, — сказал я сам себе. На вокзал Зойка не придет — работа… Со своими я тоже попрощаюсь дома. Лучше бы мне вовсе было не ездить в этот отпуск. Одно расстройство.

И опять в окне поезда словно бы прокручивалась знакомая лента: дачные поселки, леса, потом — приморский городок, штаб отряда…

Опять повезло: на левый фланг шла «хлебная» машина, и уже к вечеру я был на заставе. Зашел в канцелярию — надо было доложиться старшему лейтенанту, и обомлел: начальник заставы разговаривал с Сырцовым!

Это был Сырцов и вроде бы не Сырцов: таким я никогда не видел его. Нарядный в своей новехонькой форме, со знаками «Отличник погранвойск» первой и второй степени, выбритый до блеска, благоухающий одеколоном, очень странный Сырцов. И я не сразу сообразил, что он здесь последние часы, что он уже едет домой — не в отпуск, а насовсем.

— Ну, вот и дождались, — сказал старший лейтенант. — Поедете с «хлебной» машиной, так быстрей, пожалуй. — И обернулся ко мне. — Сержант вас второй день ждет. Остальные уехали еще вчера.

Не люблю прощаться. У меня защекотало в горле, когда мы шли к «хлебной» машине. Я нес чемоданчик Сырцова и огромный лосиный рог. Этот рог ребята нашли в лесу и подарили Сырцову. Будет хорошая вешалка.

— Адрес я оставил, — сказал Сырцов.

— Я помню. Коми АССР, Березовский леспромхоз.

— Да, — кивнул Сырцов.

Мы помолчали. Я стоял и думал, зачем он ждал меня, когда все остальные уже уехали. Неужели только затем, чтобы попрощаться?

— Осенью яблок пришлю.

— Спасибо.

Мы опять помолчали.

— Как отдохнул?

— Так… В кино ходил. На завод.

Хлеб уже выгрузили, и солдат-водитель запихивал обратно, в ячейки, пустые ящики. Он спешил. Ему надо было успеть еще на три заставы. Концы не маленькие. Сырцов тоскливо сказал:

— Ну, будь.

— Ты тоже.

— Вот что… Начальник заставы спросил, кого пока оставить за старшего. Я назвал тебя. С Ложкова глаз не спускай.

Мы были мужчины все-таки. Нам не положено расцеловываться, да еще на глазах у всех.

— Сестренке привет, — сказал я, засовывая в кабину его чемоданчик и будущую вешалку. Нужен ему этот рог! Как будто в Коми АССР нет лосей.

Машина ушла. Сырцов уехал домой. Через год я буду уезжать точно так же. Сырцов не выглядел очень радостным. А буду ли радоваться я?

Мне надо было переодеться, снять выходную форму и натянуть на себя «бэ у», пропахшее дизельным топливом, в пятнах машинного масла, которые не выведет ни одна химчистка. Пожалуй, сегодня мне на прожекторную не попасть, придется ночевать на заставе.

— Соколов, к начальнику!

Я наспех затянул ремень, провел по нему большими пальцами, выравнивая гимнастерку, и помчался в канцелярию. Здесь еще пахло сырцовским одеколоном. Старший лейтенант сидел за столом и что-то писал. Когда я вошел, он коротко кивнул — садись и подожди.

Я сидел, ждал и разглядывал схему участка, висевшую на стене. Изломанная линия берега, а в самом верху — ваш остров, похожий на наковальню. Наверное, поэтому его и назвали так — Кузнечный. Маленький черный знак — наша вышка. Кружок с черточкой внизу — наш прожектор… И вдруг мне нестерпимо захотелось туда, на этот островок, такой маленький и бесцветный на карте, и такой большой и зеленый на самом деле…

Старший лейтенант кончил писать и протянул мне бумагу:

— Вот, прочитайте. Может, будут вопросы.

Это был перечень всего того, что нам надо сделать в июне. Проверить и законсервировать всю технику. Световой поиск прекратить с 12 июня (завтра, — подумал я). Основной упор — на политическую самоподготовку и боевую подготовку. Провести занятие на тему — «Комсомол на стройках пятилетки». В самом конце была приписка: «Принять артистов Ленэстрады».

— Каких артистов? — спросил я.

Старший лейтенант поглядел в окно и поманил меня пальцем. Отсюда был виден офицерский домик. В палисаднике за столом сидели двое мужчин в штатском, женщина и жена Ивлева.

— Вчера приехали с концертом. Сегодня повезешь их к себе, на прожекторную. Артистку устроишь в спальне, баяниста и чтеца — в бане, ну, а сами переночуете в гараже. Все ясно?

Я все смотрел и смотрел. Артистка была совсем девчонка, светловолосая, в зеленом платье…

— Идем, — сказал старший лейтенант.

Да, она была чуть старше меня, наверное, и когда я помогал ей спуститься в катер, отчаянно трусила и хватала меня за плечи. У ребят, конечно, будут квадратные глаза, когда они увидят ее. На баяниста и чтеца я не очень обращал внимание. Баянист был толстый и лысый, в очках, а чтец — длинный, с галстуком-бабочкой и значком лауреата Всесоюзного конкурса, большим и сверкающим, как орден.

— Как у вас красиво, — сказала артистка. — Я никогда не была здесь. Красивее, чем на юге.

— На юге пальмы, — сказал баянист, — и цинандали. А здесь чай и сосны.

— Кому что нравится, — сказал я. Надо же было поддержать разговор. У меня приказ — принять артистов, значит, я должен занять их разговором.

— А вам нравится? — покосился на меня баянист.

— Ничего. Действительно, красиво.

Мотор тарахтел отчаянно, и поэтому приходилось почти кричать. Артистка благодарно взглянула на меня и снова схватилась за мою руку: катер качнуло.

— Вы все время живете на острове? — спросила она.

— Все время.

— Очень трудно? Скучно, наверное?

— Нам скучать некогда. Служба.

Она была очень красивая, какими, наверное, и бывают только одни артистки. На руке у нее я увидел обручальное кольцо. Такая молодая, а уже замужем. Муж не очень-то радуется, когда она едет с концертами. Я бы не радовался.

— А смешные истории бывают? — спросил чтец. — Я немножко пишу, может, вспомните?

Что-то я не помню смешных историй. Может, рассказать, как у Костьки еноты посылку украли? Нет, не стоит. Я же обещал молчать про ту историю. А больше смешных историй у нас не было.

— Жаль, — сказал чтец. — Вы знаете, что такое юмор? Десять минут смеха полезней ведра морковки.

Артистку звали Нина Андреевна. Чтеца — Виктор Петрович. Баяниста — Илья Борисович. Я попытался представить себе, о чем они могут думать сейчас. Везут их куда-то к чертям на кулички. Мало одного концерта на заставе — давай на прожекторной. Что бы они сказали, если б узнали, что катер к берегу не пристает и придется им сигать в ялик? Но я радовался другому. Я вез сигареты, бензин для зажигалки, транзистор, печенье «Мария» и овсяное, варенье, кофе, перчатки и… артистов. Ребята будут довольны, а это самое главное.