Евгений Воеводин - Понедельник — пятница

Хорошо, что она взяла с собой высокие ботики.

Пока они ехали, Галина Сергеевна оглядывалась с тревожным любопытством. Потом мало-помалу это тревожное ощущение начало проходить и сменилось чуть ли не восторженным. Текла река, и было видно глубокое дно. Взрывом обрушило полгоры, будто огромным ножом разрезали гигантский каравай — и красно-желто-зеленые полосы породы оказались вставленными в белую снежную раму. Она никогда не видала лиственниц — здесь росли лиственницы, еще голые и по-весеннему черные, будто опаленные лесным пожаром. Внезапно Галина Сергеевна вскрикнула: через дорогу спокойно перебежала лисица и обернулась на машину.

— Что? — спросил шофер. — Никогда не видали, как воротники на воле разгуливают?

— Не видала, — призналась Галина Сергеевна.

— Это еще что! — сказал шофер. — Тут олени гуляют — вот красотища, я вам доложу! Держитесь крепче…

Он предупреждал ее всякий раз, когда нужно держаться крепче, и Галина Сергеевна судорожно хваталась за ручку, прикрепленную к щитку. Машину мотало отчаянно.

— Это еще что! — снова сказал шофер. — Мы еще на Большого Верблюда будем карабкаться — вот помотает, не дай бог! Там у нас все машины тренируются.

И Галина Сергеевна догадалась, что «тренируются» означает буксуют или еще что-нибудь в этом роде. Ее начало поташнивать, все красоты, восторгавшие ее, померкли, она с тоскливым отчаянием ждала этого Большого Верблюда и дождалась наконец.

С горы по дороге сбегала река.

Разбитая, размытая дорога прилепилась к горе, и над ней нависли тяжелые каменные глыбы. Машину кидало из стороны в сторону. Временами колеса срывались в глубокие колеи, и тогда самосвал начинал рычать, реветь и медленно съезжать вниз. Шофер переключал скорость, рев переходил в монотонный вой, и машина снова карабкалась вверх, навстречу потоку. А слева, из-под обрыва, торчали острые пики кедрачей, и казалось, свались машина — они проткнут ее насквозь.

Уже потом, когда Большой Верблюд остался позади и прошло холодное, липкое ощущение страха, Галина Сергеевна спросила, не опасно ли ездить вот так, по этим дорогам. Шофер хмыкнул: конечно, опасно! Еще как опасно-то! Прошлой осенью после ливней его дружок сковырнулся под обрыв, а в кабине с ним была одна девчонка — мастер. Правда, посчастливилось обоим, просто в рубашках родились, должно быть: у дружка берцовая кость на куски, а у девчонки рука напополам.

— У мастера? — вздрогнув, переспросила Галина Сергеевна.

— Ну да, у Игольниковой. Ничего, все зажило!

Он говорил о Лиде. А Галина Сергеевна и не знала, что у нее была сломана рука.

— Это моя дочка, — сказала Галина Сергеевна.

Шофер, должно быть, не расслышал. Навстречу им шел самосвал, тоже ярко-оранжевый, и шофер притормозил, высовываясь из кабины.

— Эй, — крикнул он. — Как жив?

— Нормально, — услышала Галина Сергеевна. — Жениться собрался.

— То-то я смотрю, что нынче весна ранняя, — самосвалы разъехались, и шофер повернулся к Галине Сергеевне. — У нас тут кругом любовь.

Уже были видны крыши поселка, словно забившегося от ветров в распадок. Но они еще долго ехали, потому что дорога петляла, и шофер ворчал, что по прямой доехали бы за пять минут, а по тещиным языкам крутить еще полчаса. И Галина Сергеевна снова догадалась, что «тещины языки» означают вот эту вертлявую, длинную и тряскую петляющую дорогу.

Денег шофер не взял. Он газанул, когда Галина Сергеевна сошла и начала рыться в сумочке. Тогда она вынула пудреницу и губную помаду и сама улыбнулась тому, как, должно быть, нелепо это выглядит со стороны. Стоит на залитой грязью улице прилично одетая женщина, поставив чемодан на поваленный ствол какого-то толстенного дерева, и мажет губки. Хорошо еще, никого не видно, только три гуся шлепают мимо на разъезжающихся лапах и тянут к ней шеи. Лида писала: «Как приедешь в поселок, обратись к Ивану Степановичу Куличку». Но не может же она появиться у этого самого Куличка в таком растерзанном виде и с ненакрашенными губами!

— У него совещание, — сказала Галине Сергеевне секретарша, рассматривая ее сумочку и перчатки. — Но если вы будете ждать, то до завтра не дождетесь. Так что идите.

Когда она вошла в кабинет Куличка, все, кто там был, разом обернулись на нее, и Галина Сергеевна смущенно сказала:

— Извините, я…

— Ничего, — кивнул ей человек, сидевший за столом.

Но тут же все словно забыли о ней, и какой-то мужчина в ватнике продолжал говорить хриплым, простуженным голосом, что к карьеру машинам не пройти и, стало быть, балластировка задержится. Человек за столом («Куличек», — догадалась Галина Сергеевна) устало возражал ему, и было видно, что возражает он больше для проформы, потому что сам отлично знает, как развезло дороги, но не хочет, чтобы балластировка задерживалась.

В кабинете начальника строительно-монтажного поезда было тепло и свежо пахло смолой от сложенных в углу поленьев. Галина Сергеевна увидела графики на стенах и таблицы, и над одной из этих таблиц надпись: «Участок Л. И. Игольниковой». Подойти и посмотреть, что еще было написано там, Галина Сергеевна постеснялась. Но то и дело она поворачивалась к этой таблице, пытаясь хотя бы издали разобрать какие-то цифры. Это была нынешняя жизнь Лиды — вот эти цифры в аккуратно расчерченных клеточках. Странно: Лида — и цифры, и тайга за окном, и она, Галина Сергеевна, за тысячи километров от дома, в комнате, где пахнет смолой.

И эти люди — очень усталые с виду, раздраженные, небритые, — все они как-то связаны с Лидой, встречаются с ней, говорят о делах, и это тоже сегодняшняя жизнь дочери. Интересно, как разговаривает с ней вот этот рослый парень, который развалился на стуле у окна, нога на ногу, а на сапожищах по пуду грязи. У него полное, пожалуй даже красивое лицо, он то и дело ухмыляется, и ухмылка эта язвительная.

Куличек как раз повернулся к этому парню и спросил, что требуется для взрывников. Парень, лениво качнув ногой, ответил:

— Две недели отпуска. Работенка у нас нервная, сами знаете. Мы один раз в жизни ошибаемся.

— Бросьте вы, — поморщился Куличек. — Опять уедете в Тайшет и будете пьянствовать. Ваша нервная система хорошо изучена. Принимайте валерьянку.

— Мерси за совет, — насмешливо, поклонился парень. — Других просьб взрывники не имеют.

Теперь Куличек посмотрел на Галину Сергеевну долгим непонимающим взглядом, будто стараясь понять, откуда здесь появилась эта женщина и что ей, собственно говоря, нужно.

— Простите, — сказал он. — Вы ко мне?

— Я к Игольниковой, — торопливо сказала Галина Сергеевна. — Я ее мать.

— Да, да, — кивнул Куличек, — я знал, что вы должны приехать. Сейчас попробуем разыскать Лидию Игнатьевну.