Фёдор Непоменко - Во всей своей полынной горечи

…Ковтун хорошо помнит тот мартовский день, когда впервые ступил на сычевскую землю, помнит раскисшие в снежной жиже и грязи улицы, нахохлившиеся мокрые крыши, сочившийся изморосью воздух и то пронзительное состояние тревоги, которое испытал при виде утопающих в навозе ферм, обставленных подпорками… Он не был новичком в селе, однако за последние годы настолько привык к Благодатному, где налаженное хозяйство будто само по рельсам катилось, что поначалу оробел: коров доить некому, в свинарки идти никто не хочет… Как-то на его глазах тощие голодные свиньи, точно крысы, раздирали околевшего подсвинка, которого не успели убрать. Конечно, если бы не введение денежной оплаты вместо трудодня, мудрено было бы сказать, сколько понадобилось бы времени на то, чтоб поднять колхоз. Решение о переходе на денежную оплату подоспело в самый подходящий момент, это был мощный рычаг, и распорядиться им надлежало умно. Иногда его спрашивают корреспонденты, с чего он начинал. Сейчас ответить на вопрос просто, а тогда надо было ответ искать: думать, сомневаться, советоваться, ломать голову, отвергать и вновь искать. Не во всем, конечно, потому что первые решения были им приняты немедленно: навоз — на поля, свинаркам платить не «от головы», а от прироста, краткосрочные кредиты — на ликвидацию задолженности колхозникам, долгосрочные — на строительство, фермы-развалины не штопать, не подпирать новыми подпорками, а возводить новые, и если уж строить, то только производственные комплексы, как в Благодатном, строить широко, масштабно, с дальним прицелом. И, понятно, самая большая трудность заключалась в том, чтоб завоевать доверие, убедить людей, что при желании и умении на земле можно творить чудеса. Верить этому сразу не хотели, и приходилось иной раз вместе с членами правления и партактивом собственноручно, засучив рукава, и лес сгружать, и кирпич, и крыши крыть… Осенью заявились представители проектных организаций делать привязку проекта на местности, а четыре коровника уже стоят! «Как?! Без технической документации?!.» Конфуз получился. За партизанщину ему влетело, однако все обошлось, потом в области похвалили даже, поскольку за короткий срок удои по колхозу подскочили сразу намного. Затем пошло легче…

Не всем в Сычевке понравились начинания председателя: новая, мол, метла, были уже, дескать, у нас такие… Нашлись и ревнивые хранители прежних порядков, и одним из самых ярых, самым упрямым и наглым оказался старший объездчик Прокоп Багний. Лишенный былых привилегий и известной свободы действий, он не считал нужным скрывать своей вражды, и не ради неприкосновенности своего председательского авторитета, а в интересах дела таких людей надо было низвергать, развенчивать, выбивать у них почву из-под ног, ни о каком компромиссе тут не могло быть и речи: они слепо держались за старое, жили прошлым, своим прошлым, в чем-то выгодным и удобным для них, и знать не желали никаких реорганизаций. Но как объяснить все это сыну того самого объездчика Прокопа, что тогда вот здесь же, в кабинете, в присутствии зоотехника Феофилактова замахнулся, налитый ненавистью, на председателя пластмассовым стаканчиком с карандашами? Как объяснить, чтоб правильно понял, чтоб не внимал паршивым сплетням, не таил обиды?

— Вот что, дорогой Анатолий, так, кажется, тебя зовут? Давай с самого начала не лезть в бутылку. Давай пока о батьке твоем говорить не будем. Нам еще представится случай побеседовать на эту тему. Сейчас разговор о тебе.

Ковтун встал из-за стола, прошелся, разминаясь, в дальний угол кабинета, где на рожке висели пальто и шляпа. Кто-то заглянул в комнату, но председатель властно остановил: «Подождите, я занят!»

— Как ты думаешь, — повернулся к Багнию, — мог бы я сказать тебе так: работа, мол, такая-то, не подходит — отваливай. Мог бы?

Багний подумал.

— Нет, не могли.

— Почему? — Ковтун не скрывал удивления.

— Потому что — одна и восемь десятых, а не две целых. И потом, я слышал, вы не такой председатель, чтоб отказываться от специалиста. В армии меня уговаривали остаться инструктором при автошколе…

— Но ты, однако… Почему же не остался?

— Не захотел. Дома у меня, сами знаете… А в армии один год я начальника гарнизона города возил.

— Ну и как: ладил с начальством при твоем-то норове багниевском?

— С полковником кое-как ладил, — усмехнулся Багний.

Анатолий Ковтуну определенно нравился, и чем дольше он говорил с ним, выспрашивая подробности службы армейской, тем больше проникался убеждением, что упускать парня нельзя никак. Первый класс — это почти готовый механик. А если его еще убедить поступить учиться заочно — свой инженер. Вот только как привязать его к селу, чтоб не оглядывался по сторонам, не искал, где больше платят? Конечно, если бы улица для молодых уже застраивалась, если бы можно было уже сейчас войти в дом, осмотреть комнаты, воочию убедиться, что жилье для молодоженов не пустые обещания, не приманка, говорить с такими, как Багний, было бы проще.

— Ну вот что, Анатолий Прокопович, — заключил Ковтун, подводя итоги, — за машинами у нас шоферы закреплены, а те, которые мы получим, уже обещаны. Пообещать же и не дать — этого я не могу. На развалюху я тебя не посажу, не пристало тебе… Есть пока одно место: ГАЗ-69.

— На ваш «газик»? — Багний был явно не в восторге. — Мне же заработать надо! Вот это, что на мне, — это вся одежда…

— Соображаю, — сочувственно кивнул Ковтун. — В обиде не будешь. Сарай починить — поможем, что надо — подсобим. А там поглядим, что ты за работничек… Честно признаться — люблю шоферов-асов! Я не тороплю тебя. Подумай, посоветуйся, взвесь все и приходи.

И Ковтун снял трубку телефона, давая понять, что аудиенция окончена.

Матери Толька сказал:

— Хватит с меня полковника Чебышева, вот так хватит! — и рукой черкнул по горлу. — Прислугой быть не желаю! Я шоферюга, мне вкалывать надо, чтоб одеться, в хозяйство вам чего прикупить. А чего я у него заработаю, если ставка — кот наплакал? Там одна жинка небось заездит так, что завоешь не своим голосом: отвези это, привези то… Надоело!

— Жинка у него учительша, — заметила мать. — По математике она учит. Спроси у кого хочешь, никто ни разу не видел, чтоб она в его машине ездила. А на базар если, то со всеми. Ну, иной раз хлопцы посадят ее в кабинку. А то и так, сверху. А возле начальства, сынок, оно, знаешь, как?..

— Вот этого я как раз и не хочу: обтираться возле, в рот заглядывать, не одарит ли оно тебя своей милостью… Я хочу работать и получать то, что заработал. Уж лучше я на трактор сяду, чем на побегушках быть!

Анюта обиженно поджимала губы, но возражать не смела.

Толька чувствовал себя так, как будто его ловко провели. При первой встрече в гараже Ковтун, вишь, не погнушался даже ручку подать, вроде как запанибрата с работягами, а в кабинете у себя — нате вам: острой нужды нет! Был, значит, в настроении, так захотел удивить, представился, чтоб в селе потом говорили, какой он с «народом». А потом, должно, решил, что чести много.