Владимир Монастырев - Ходи прямо, хлопец

Он постеснялся, а она — нет, написала то, что срывалось у него с копчика пера, так и не сорвалось. И в то же время письмо было спокойное, дружеское. Как ни старался Андрей вычитать из него больше, чем там написано, — не вычитал.

Андрей тотчас ответил Надежде. Следуя по ее стопам, написал, что и в самом деле неплохо бы сейчас зайти в кафе на Васильевском острове, съесть мороженое и выпить по бокалу шампанского. Дальше воображение его не пошло. Если говорить откровенно, воображение увлекало его и дальше, но в письме это никак не отразилось.

На этот раз Надежда с ответом не торопилась. Андрей энергично шуровал в почтовом ящике утром и вечером. Тщетно — писем из Ленинграда не было.

В один из прекрасных сентябрьских дней (сентябрь уже уходил и старался изо всех сил оставить по себе добрую память) Андрей прибежал из института, проверил ящик — ничего. Шагая через две ступеньки, поднялся на третий этаж, позвонил и тут его ждал сюрприз — открыв дверь, бабушка сказала:

— К тебе тут приходили.

— Кто?

— Девушка.

— Какая девушка?

— Хорошенькая.

— Разыгрываешь?

— Нет, — сказала бабушка. — Она свой адрес записала. Бумажка у тебя на столе.

На письменном столе действительно лежала бумажка, где было написано: «Гостиница «Центральная», третий этаж, комната 88». И подпись: «Надежда».

Андрей выскочил на кухню.

— Когда она была?

Бабушка хитро щурилась, седые стриженые волосы ее вздрагивали от сдерживаемого смеха.

— Ты, кажется, влюблен, Андрюшка? — спросила она.

— С чего ты взяла, бабушка?

— Одобряю, — вместо ответа сказала она. — Девушка мне понравилась.

Бабушка обо всем имела свое суждение. Чаще стариковски наивное, несовременное. Андрей иногда спорил с ней. На этот раз бабушка оказалась весьма проницательной, и спорить с ней желания не было.

— Когда же она приходила?

— Часа два назад.

— Ясно. Я пошел! — Андрей кинулся к дверям.

В комнате под номером 88 никого не было — ключ лежал в столе у коридорной.

Через полчаса Андрей опять стоял перед коридорной третьего этажа. Ключ лежал еще в столе. И еще через полчаса он вбежал на третий этаж, а Надежды все не было. Он догадался спросить номер телефона у коридорной и названивал в гостиницу изо всех автоматов, какие попадались ему на пути, пока слонялся по Красной, всматриваясь в лица девушек.

Наконец коридорная сказала, что кто-то в 88-ю вернулся. И спросила, кого нужно. Андрей назвал имя и фамилию. Коридорная ушла, а он стоял в душной, нагретой за день кабинке и гадал — подойдет сейчас Надежда или нет.

Трубку взяла Надежда.

— Вы далеко от гостиницы? — спросила она.

— Нет, — сказал Андрей, — пять минут ходьбы.

— Подходите к подъезду, я сейчас спущусь.

Оп дошел за три минуты. Надежды у подъезда не было. Она появилась, когда он уже стал терять терпение и собирался бежать на третий этаж.

На ней было какое-то платье, какое — он не заметил. Если бы его спросили, он мог бы только сказать, что платье Надежде очень шло. Она совсем не загорела, белое лицо, белая шея. Нездешняя и далекая, хотя стояла рядом.

— Вот я и приехала, — сказала Надежда, — раньше, чем обещала.

Андрей улыбался:

— Это здорово! Надолго?

— Еще не знаю. Подрядилась оформлять спектакль в вашем кукольном театре. Предложили Куйбышев, Казань или Краснодар. Я выбрала Краснодар.

— Чудеса! — воскликнул Андрей. — Кто сказал, что чудес не бывает?

— Не я, — подхватила Надежда.

— Вы обедали? — входя в роль хозяина, спросил Андрей.

— Нет еще.

— Тогда пошли обедать.

— Куда?

— Ко мне домой.

— Но…

— Удобно, удобно, — перебил он Надежду. — Бабушка нас накормит. Кстати, вы ей понравились.

— Когда же это я успела?

— Вы еще не знаете нашу бабушку — проницательнейший человек.

По пути они зашли в гастроном, и Андрей купил бутылку «кубанского полусладкого» с воинственным казаком на этикетке.

— Я тоже выполняю обещание, — он показал бутылку. — Помните?

— Помню, — кивнула Надежда. — Непьющий знаток вин.

Они улыбались, глядя друг на друга, и со стороны казались, наверное, глуповатыми. Но они не смотрели на себя со стороны.

Бабушка накрыла круглый стол в гостиной и сама села с молодыми людьми пообедать. Надела ослепительный передник, выпила рюмку вина и выглядела весьма внушительно — седовласая, прямая в свои шестьдесят лет.

Андрей все это оценил. Если бы девушка не понравилась ей, бабуля бы с ними не села и ослепительного передника не надела. А тут даже старалась говорить любезности. Не без значения заметила, что они в один день именинницы (бабушку звали Вера Андреевна).

Потом бабушка ушла на кухню, а Надежда и Андрей еще сидели за столом.

— Вы сейчас не тренируетесь? — спросила Надежда.

— Антракт. А вы почему решили?

— Пьете, — она кивнула на бутылку.

— Это пустяки.

— Впереди, наверное, нет серьезных соревнований?

— И есть и нет.

— То есть?

— Впереди — первенство Европы.

— Куда серьезней.

— До первенства отборочные соревнования.

Надежда слушала заинтересованно.

— Иван Филиппович, мой тренер, — продолжал Андрей, — полагал, что у меня есть шансы выиграть на отборочных и попасть в команду, которая будет выступать на первенстве Европы. Но когда я влез в испытания нашего агрегата… Нашего — это, конечно, сильно сказано, — поправился Андрей. — Я там слесарил, помогал дяде Коле… Я писал вам… Так вот, с Иваном Филипповичем мы поругались.

— Из-за чего? — удивилась Надежда.

— Понимаете, он хочет, чтобы я занимался только боксом, а все остальное бросил. Хотя бы на время. На несколько лет. Он даже выхлопотал мне академический отпуск в институте. Я отказался. Мне институт и даже работа в мастерских не мешали заниматься спортом. Были хвосты из-за разъездов. Но хвосты бывают и у тех, кто сидит на одном месте… В общем, Иван Филиппович, кажется, потерял ко мне интерес, и я не уверен, что меня вызовут на отборочные.

— А вы сами как думаете: победите на этих…

— На отборочных?

— Да, на отборочных.

— Думаю, что выиграл бы.

— Так надо ехать.

— Вы считаете?

— Я честолюбива, — говорила Надежда, улыбаясь, — с удовольствием всем рассказывала бы, что среди моих друзей — чемпион Европы. Отблеск вашей славы немножко согревал бы и меня.

«Подсмеивается», — решил Андрей.

— Это случится не раньше, — сказал он, — чем вы станете знаменитой художницей. Я тоже не лишен честолюбия и не откажусь погреться в лучах вашей славы.

— Я буду стараться. Всю жизнь буду стараться стать знаменитой художницей. — Надежда говорила серьезно. — Ну, если уж не знаменитой, то, во всяком случае, такой, чтобы моих работ ждали. Нет, в самом деле, я хотела бы видеть вас на пьедестале почета.