Владимир Мирнев - Дом на Северной

Посидел, сжег все спички, удивляясь тому, что пришел сюда, сидит, будто чего-то ждет, и направился к выходу.

Не мог он себя понять, ласково глядя на дом, забор, сарайчик, баню… А ведь впервые ее поцеловал в бане. Он зашел, выждав, когда Зина окажется в бане одна, и обнял ее. Она в валенках, фуфайке и большой вязаной белой шали сидела на куче поленьев и дула в печь. Вскрикнула, потом быстро оглянулась, и он ее поцеловал. Она ничего не сказала, только закрыла лицо руками…

Мирошин всю ночь бродил вокруг деревни и лег спать, когда забрезжил рассвет, но так и не заснул.

Рано утром дядя в полушубке сидел на завалинке и, прикрыв колени полотенцем, сбивал в деревянной маслобойке масло.

— Скажи, Серега…

— Я, дядя, уезжаю.

— Нет, — дядя удивленно поглядел на племянника, но мысль свою продолжил: — Вот скажи: на Луну нашенские скоро полетят али повременят немного? Ты вот эт, не чурайся моих таких мыслей.

— Скоро, дядя. Ты не помнишь новую фамилию Алексеевой Зины?

— А чего, помню. Лесная такая фамилия — Зверева она будет. А ты никак заедешь к ней?!

— Заеду.

— Это твое дело. Давай только, значит, только, сам знаешь, наша порода во, а они всю жизнь были — не пришей кобыле хвост. Ни то ни се. От нее, от Гали-то покойной, а у ей пятеро было — мал мала меньше, ушел муж. Дело разве от детей уходить? И родня у них такая непутевая, вся разведенная и разнесчастная. Ей-богу! Такая уж порода. Лизка! Правильно говорю?

— Чего орешь, старый дуралей, — отозвалась рядом стоявшая тетя Лиза.

— Кто дуралей? — строго спросил дядя и конфузливо заморгал. — Чего плетешь, старая? Тебе кто соли под хвост насыпал? Чего несешь при племяше?

Отчаянно хлопнув крыльями, на забор взлетел петух и громко прокукарекал. На нем огненно от вставшего розового солнца блеснули перья. Мирошин махнул на него рукой, петух хлопнул крыльями, но не слетел с забора. «На кого похож петух? На дядю!» — осенило Мирошина.

В автобусе вспомнил петуха, который чем-то так похож на дядю, и засмеялся. И почему-то ему стало весело. Приятно было смотреть на леса, голые, убранные поля, чистое осеннее небо и город вдали, и реку, так чудесно было ощущать себя, едущего в автобусе.

В Омске он довольно быстро узнал в справочном бюро, где живет Зина. На трамвае доехал до 5-й Северной и отыскал деревянный дом за высоким забором с окнами во дворе и на улицу. Долго маячил вдалеке от дома, ожидая, не выйдет ли она. Неожиданно хлопнула калитка, вышла Зина с высоким худым мужчиной лет тридцати пяти.

Он нахаживал по номеру из угла в угол, сто раз ложился на кровать, собираясь читать книгу, а сам все думал, что завтра уж обязательно поговорит с Зиной. Номер Сергей занимал один. Гостиница была старая, потолки высокие, с лепными амурами, номера просторные, двери с огромными медными ручками, но мебель, графин и стакан, светильник и вся обстановка имели современные хрупкие формы.

Он лег на кровать не раздеваясь, попытался уснуть. Через минуту привстал, вдруг поняв, что и мысли его и чувства, все, что делает, преходяще, — пробьет час и наступит полное ничто для них, для него и для нее.

«Ведь то, что между нами — мной и Зиной, — подумал горько он, — имеет значение только для нас. Умри кто-нибудь из нас — она или я, все исчезнет, никто и знать ничего не будет. И что же тогда? Для кого-то останется город, небо и земля, звезды и река… Так почему же тогда не могу я трезво все обдумать, подойти к ней и все высказать? Почему? Все это так удивительно просто, невероятно просто».

Утром Мирошин вспомнил, что нужно съездить на машиностроительный завод, и, найдя этот, в сущности, простой, но убедительный предлог, отложил встречу в Зиной и поехал на завод.

После обеда вернулся в гостиницу, пообедал и направился на Северную улицу. Более часа стоял в переулке, поджидая ее. Из калитки вышла девочка с авоськой, через некоторое время — маленькая старушонка в зимнем пальто и с велосипедом. Минут через двадцать девочка вернулась, неся в авоське два вилка капусты. А вот Зина. Она поправила на голове синий шелковый платок, осмотрела рукава вязаной кофты и быстро направилась в противоположную от него сторону.

Мирошин надвинул на глаза шляпу, облизал сухие губы и, чувствуя в себе появившуюся нервную дрожь, медленно направился следом. Улица кончилась, пора было окликнуть. Но он прибавил шагу, все еще не решаясь окликнуть. Зина повернула к остановке, в это время подъезжал трамвай… Мирошин набавил ходу и побежал. Трамвай остановился. Она уже зашла в трамвай, который тут же тронулся, и он заскочил в него на ходу Зина оглянулась, и в какую-то секунду он увидел в ее широко раскрытых глазах ужас, смятение… Он видел одни ее глаза, но это будто были не только глаза.

— Зина, — сказал он, подходя к ней. Она все так же продолжала глядеть на него, села на свободное место спиной к нему и опустила голову.

Он, держась за поручень, смотрел на ее спину, а мимо проходили люди, толкали его; трамвай спешил по улицам, переулкам, дергаясь, останавливался и снова торопился, а Сергея мотало, заваливая то в одну сторону, то в другую, и казалось, не будет конца и края остановкам, переулкам, улицам и столбам, мелькающим за окнами… На конечной остановке Зина торопливо сошла. Он догнал ее и попридержал за руку.

— Ты зачем приехал? — спросила она и остановилась, потом, будто опомнившись, быстро пошла, не глядя на него. Свернула в переулок, еще в один, и они очутились на высоком берегу Иртыша. Тут реденько росли березки, стояли скамейки, на одной кто-то сидел. На противоположном берегу сгрудились низенькие домики, дебаркадер и возле него на воде толпились лодки, катера, тыкаясь дебаркадеру в бок.

Она села на скамейку и заплакала.

— Зина, почему? — спросил Мирошин, зачем-то стараясь говорить шутливо. — Я тебя искал и вот… «Кто ищет, вынужден блуждать».

— Зачем, зачем? — повторила сквозь слезы Зина, не слыша его. — Я уехала из Бардино, я думала: все, больше не увидимся. Не надо было мне идти тогда… Господи, я такая несчастная, я так переживала… Тогда я тебя сразу узнала. Как только ты вошел в мой дом с дядей, я тебя сразу узнала… и со мной чуть истерика не сделалась. Потому что я весь тот день только о тебе и думала. Ну отчего я такая? Такая я невезучая. За что мне такое горе, Сережа?

Он ждал, когда она выскажется, глядя то на нее, то на реку. Дул ветер, и было видно, как над стремниной реки летают сорванные с деревьев листья.

— Зина, не надо плакать, слезами не поможешь. Я только недавно понял, как тебя любил. Ты меня прости, что я тогда уехал. Я не думал приезжать в Бардино, я себя удерживал. Но вот приехал. Я скрывал от себя, что приехал из-за тебя. Все это время ждал и искал встречи с тобой, не зная, что жду не кого-нибудь, а тебя. Я много ездил и много в последнее время повидал и понял. Но совсем недавно я понял… Не знаю, как сложится жизнь, но без тебя я не буду спокоен.