Владимир Мирнев - На маленькой планете

Никого не было. Роман сплюнул и торопливо зашагал по поскрипывающей гальке, думая, что крик ему показался; взглянув на часы, побежал по берегу, мимо тальника, а когда выскочил на тропинку, снова услышал крик и сразу же заприметил яркую, красную точку на середине реки, за ней, метрах в сорока, выныривающую в желтой шапочке голову. Голова показывалась на миг и исчезала в зыбистой волне.

От крика, оттого, что ему, Роману, придется лезть в воду сейчас, когда торопился и опаздывал, у него опять вспотела спина; он крепко выругался, вспомнив, что это третий случай, когда спасает тонувших, и уже начал торопливо расшнуровывать ботинки, дрыгая ногой и взглядывая на показавшуюся из воды голову. Теперь разглядел, что красный предмет — надувной матрас, с которого, видать, упал кричавший.

— Они отдыхают, а ты их спасай, — сказал он. — Ах, идиотики, ах, видите, какие они? Они купаются, отдыхают… — Он оглянулся, услыхав шум катера, а потом и увидел его, идущего вдоль берега к тонувшему, быстренько зашнуровал ботинки. «Ничего, — вздохнул облегченно Роман, — катер подберет. В следующий раз умнее будет».

Роман посомневался еще немного, решая, ждать ли, когда подберут тонувшего или бежать к автобусу, и нерешительно шагнул в сторону шоссе. «Вот так, — думал он, стуча ботинками по гальке, — пусть спасают другие. Обойдется. Выберется. От черти, тонут, приедут и тонут. Тут крутишься на стройке, как заводной. А они купаются, отдыхают. Какой народ, нарочно, что ли, они такие?» Так, распаляя себя неприязнью к кричавшему, думал Роман и почувствовал, что ему стало от этого легче, свободнее. Он разозлился на кричавшего так, что даже остановился, чувствуя, как устал от волнения, от негодования на тонувшего.

У реденьких кустиков тальника увидал платье, косынку и тапочки. «Женщина, однако», — отметил про себя. Но ему теперь было все равно. Он ощутил, как освободился от тяжести, которая вдруг повисла на его плечах, когда услышал крик.

За кустарником чернело шоссе, и на остановке никого не было. Он сел на скамейку.

Солнце садилось. Над шоссе и в начинавшемся возле лесу погустел, завозился воздух, вверху зарозовело небо, а летевший высоко самолет совсем был красный.

Вскоре показался автобус. В полупустом, душном автобусе, глядя в окно, Роман почти забыл о крике, о реке, обо всем.

День проходил. Окрест было розово от заходящего солнца; солнце будто упало прямо на шоссе и, роняя густой вишневый свет, катилось далеко впереди автобуса по аспидной стрелке дороги, а Роман думал о своем: приедет и скажет, что очень дешево можно купить старый ижевский мотор, вообразил собранную с Николаем машину, и его длинное, костистое лицо, отороченное рыжим пушком, все больше и больше озарялось довольством.

Он сошел на окраине Серпухова и направился к большому деревянному дому, обнесенному высоким забором. Николай был в погребе, расставлял банки с вареньем, которые подавала ему мать.

— Ромка, ты? — спросил тот из погреба. — Привет. Двести пятнадцать банок замордовали варенья! Куркули мы. Да?

Николай вылез из погреба. В его ладном, упругом теле, как всегда, чувствовались сила, свежесть, казалось, глядя на него, что у таких все хорошо и счастье к ним идет не хоронясь. Николаю исполнилось недавно девятнадцать лет, он учился в техникуме, летом работал на автобазе. Однажды, увидев автомобиль, сделанный инженером, решил, что тоже может собрать себе такой, а познакомившись с Романом, который учился в том же техникуме, но на вечернем отделении, увлек и его.

Николай убежал в дом, а Роман сел на табуретку под яблоней и устало глядел на закат. В тишине, в чистом воздухе и закате был тот покой, который настраивает человека на ленивые, неглубокие мысли, и Роман думал о том, как хорошо у Николая, как тому во всем везет: уже на четвертом курсе, а Роман, хотя и старше его на два года, не закончил и второй, потому что преподавательница по физике поставила ему двойку за семестр.

— Что с мотором? — спросил выбежавший из дому Николай.

— Есть на примете. Старый ижевский.

— Работает?

— Зверь! Говорит, даром отдает.

— Врет, — сказал Николай. — Говорит, даром, — значит, врет. Сколько?

— Сто десять рублей.

— Сто десять! Я говорил, врет нахально. Пусть поищет поглупее себя. Так и скажи. Мне с «Явы» почти новый за девяносто дают. Никаких профанаций, заметь. Почему он тебя хотел надуть? Парень ты что надо. Дурак он, видать.

— Не знаю, — засмеялся Роман. — А у тебя благородное лицо.

Николай громко расхохотался и потащил Романа к навесу, где собирали автомобиль. Здесь все было забито тем, что можно достать на свалке металлолома: задние и передние мосты, крылья, баранки. На длинном, из толстых досок столе лежала рама. Ее уже сварили, и синие бугорочки сварки подтверждали это.

— Рама готова, — сказал Николай. — Все почти есть, кроме мотора.

— Да! — ответил восхищенно Роман, проводя рукою по неровным бокам рамы, чувствуя, как от запаха мазута и железа, от одного вида различных частей автомобиля у него закружилась голова.

— Еще что! — радостно говорил Николай. — Еще что! Вот, видал? — достал он приборный щиток. — Видал? То-то же! Сядем на машину и покатим к синему морю. Мы такую краску, Ром, наведем, что все будут оглядываться. Это же прима будет!

У Романа от всего сладко щемило сердце. В словах друга столько было уверенности, легкости и красоты, что нужно быть пнем, чтобы не радоваться и не верить.

Позвали есть.

Мать Николая, полная сорокалетняя женщина, в широком, кое-как перехваченном кожаным ремнем халате, сидела за столом и улыбалась.

— Вот так, — сказал Николай, нанизывая кусочки салата на вилку. — Ешь после тяжких трудов. Ешь, Роман.

— Хорошие вы парни, — вздохнула мать Николая. — Мне бы ваши годы.

— Возьми мои годы, возьми, — согласился Николай. — А чего? Правда, Роман, пусть берет.

На небе сквозь закатный полусвет проступила бледная, еще жидкая луна, и мать Николая мечтательно и удивленно уставилась на нее.

— Я думала, один мой помешался на машине, — сказала она, глядя на луну. — Но оказывается, все. Только подрастет, а уже о машине говорит. У нас на работе на что замечательные люди, золото, но только и слышишь в лаборатории: «Мой сын сошел с ума: машину строит». В деревне этого нет. Вы, Роман, всегда в деревне жили? — спросила неожиданно она.

— А чего?

— Мам, почему ты всегда одно и то же спрашиваешь?

— Как, Коленька?

— В прошлый раз: вы всегда жили? Сегодня: вы всегда жили? А ты, Роман, не поддавайся на провокации. Что там, не люди? В ООН подай жалобу. У нас в группе один так сделал. Хороший такой, отличный парень на учительницу подал жалобу. Ждет ответа.

— Ждет? — спросил Роман и засмеялся. — Ждет?!