Владимир Мирнев - На маленькой планете

Дарин решил уснуть, не хотелось ему говорить сейчас Панкрату что-нибудь насмешливое, обидное. От костра, от пляшущих бликов лицо у Панкрата было розово-красным. Он взглядывал на Дарина, на Николая и как-то вдруг тихо-радостно глядел на звезды и, казалось, колдовал, и странно блестели его большие глаза, и был в них дымчатый огненный блеск, а когда Дарин оглянулся и увидел этот отчаянный, чистого огня блеск, то не поверил, что у охранника такие глаза, и ему почудилось, что у костра сидел кто-то другой; Дарина клонило ко сну, но он все еще видел Панкрата, этого колдуна, пестрого от пляшущих бликов, слышал медленный, тихий, словно таинственное заклинание, его разговор самого с собой, и ему думалось: это вовсе не охранник, не тот обычно испуганный старик, который боялся всех шоферов, а кто-то другой, все знающий, все видящий, и его, старика, стоит послушать, и всякое его слово будет полно великого смысла.

Панкрат насобирал охапку стебельков, лег прямо у костра и заснул. Снилось ему село, лес и семья.

— Не холодно? — спросил утром Николай, раздувая костер. — Холодища, братцы!

Было тихо, морозно. Небо затекло порозовевшей мглистостью, а в воздухе плясала снежная пыльца.

— Нас ищут, — неуверенно проговорил Николай. — Наверное, вертолет летает. Когда на охоте заблудился Савчук, его на вертолете искали. Нужно идти на видном месте, чтоб заметили. В одном направлении нужно идти.

— Угу, — отозвался Панкрат. — У меня все закоченело. Холодно, не придумаешь холоднее.

— Кого бы я сейчас съел? — застонал притворно Дарин. — Вот в Африке жизнь! Идешь по джунглям, смотришь по сторонам. Хап — съел одну куропатку, хап — съел банан, хап — еще какое-нибудь животное проглотил. Это жизнь! Даже в тундре разрыл снег, смотришь, а под ним вот тебе — куропаточки лежат!

Николай молчал. Ему теперь было не до разговора. Он чувствовал в теле усталость и понимал, что не меньше устали Панкрат и Дарин, а главное — его мучила неизвестность.

— У кого спички есть, дайте мне, — сказал он хмуро и поглядел на Дарина.

— Зачем? — удивился Дарин. — Конфискация в пользу бедных!

— У меня половина коробка, — отозвался Панкрат, сразу все поняв. — Всегда ношу с собой полный коробок. Не для курения. Я не курю, а на случай, а вот сейчас только половина. Плохая примета.

Дарин отдал свой коробок с девятью спичками. Стало ясно: предстоит долгий путь. Но Дарина угнетал только голод и совсем не пугала неизвестность, как Панкрата или Николая. В своих силах он не сомневался, не сомневался и в силах Николая, о Панкрате как-то всерьез до вчерашнего вечера не думал.

Панкрат связал стебельки в вязаночку, а когда пошли, все оглядывался, боясь чего-нибудь забыть. Шли медленно и через каждые полтора часа останавливались.

— Нужно брать по прямой линии, — сказал Николай, останавливаясь. — Азимут нужно намечать.

Теперь Николай заранее намечал маршрут.

— Вон на тот дальний шишак — марш! — говорил нарочито громко Дарин. Достигали намеченной вершины и садились отдыхать. К обеду небо потемнело, наплыли облака.

— Хватит шагать, — Дарин сел на валун и закурил. — Я не лошадь. Надо уважать в себе человека. Не уважаешь человека в товарище, уважай в себе.

Николай взял его за шиворот и поставил на ноги:

— Идем. Не зубоскаль. Замолчи, бога ради! Прошу тебя-а!

К вечеру Николай почувствовал, что уже не может стоять на ногах. Дарин смолк и молча, тяжело дыша, грузно уселся на камень.

С подветренной стороны скал Панкрат развел костер. Николай раздавил во время падения коробки со спичками и отдал их на сохранение Панкрату, устало и тупо уставился на костер и впервые подумал: не дойти. В скалах жалобно стонал ветер. Костер горел плохо, жиденькое пламя гасло. Брезентом нельзя было укрыться: смерзшийся, он разваливался на куски. Панкрат полез по скалам собирать кустарник, стебельки трав для костра. Кое-как согревшись у костра, легли на ночь спать. Ночью проснулись от громкого крика Дарина:

— Козел! Бей его! Тащи, ребята, мясо!

Дарин кричал во сне. У Николая замерзли ноги, от холода ныла поясница. Он стал растирать пальцы на ногах, развел костер. Проснулся Дарин. Порезанные в аварию стеклом его щеки почернели, покрылись струпьями. Скалы источали пронизывающий, колючий холод. Кончился запас стеблей, и никто не желал выходить из скал. Один Панкрат полез по скалам; в темноте он ползал и собирал кустарник, стебельки. Никто в эту ночь больше не лег спать. Лишь Панкрат, свернувшись у костра калачиком, вздремнул. Ко всем пришло исподволь тревожное, болезненное чувство одиночества, покинутости. Николай грелся и все думал, как быть? Утром жиденький свет стал просачиваться сквозь метель.

— Ребятки, надо идти. Нам сидеть никак нельзя, Коля. Кажется, устал, но идти надо. Усталость, она пройдет. Когда ее возьмешь в руки, она становится незаметной. Правда говорю, Коля? Через силу надо идти, — толковал Панкрат.

— Топать так топать, — проговорил согласно Николай и тяжело поднялся. — Куда только? Может, действительно лучше сидеть? Плюнуть на все.

— Однако градусов тридцать пять, — попугал ребят Панкрат. — Сидеть нельзя. Долго сидеть нельзя. Когда человек движется, у него кровь играет по жилам.

Через полчаса пришлось сделать привал. У Дарина закружилась голова, из носа пошла кровь. Он сел на камни и отвернулся, его совсем почерневшие губы виновато задрожали. Ему было стыдно своей слабости. А через некоторое время у Саева заболел желудок, тошнило, но он крепился.

— Ерунда, — сказал Дарин, не подозревая, что и с Николаем плохо. — Результат катастрофы. Вы ничего такого не подумайте.

— У тебя от голода, — сказал ему Николай.

— Ерунда. Совсем не от этого. Клянусь рваным валенком, — забормотал вяло Дарин. — Я могу десять суток не есть, и мне будет только лучше. Честное горное слово. Съел бы я сейчас, конечно, динозавра, но ничего страшного, голодному лучше, ему просто легче идти без груза. Вообще, Домкратик, я дурак великий, такое травлю. Я теперь буду говорить только гениальные, умные вещи.

— Ну, чего болтаешь, — устало сказал Николай. Он первый заметил тропинку. На ней отчетливо просматривались свежие следы козлов. На кустиках, росших вдоль тропинки, висели ошмотья шерсти, а тропинка петляла по склону гор, затем спускалась к подножью, где находился ключ. Холодная вода, шурша по камням, вытекала из-под скалы и впадала в небольшую ямку, образуя покрытое льдом озеро. У озера берег был вытоптан, кустарник обглодан, веером расходились от него в разные стороны тропинки.

— Козел! — воскликнул Дарин и показал вверх. На выступе скалы стоял козел и следил за людьми. — Архар, — определил Дарин. — Где же мы блуждаем? Нам нужно убить на первый случай одного козла, только потом второго и третьего. Из ружья этот козел полетел бы у меня, будьте спокойны. Чего ты, Домкратик, не захватил свой пугач? До него метров сорок, не больше. Слушай, Домкратик, надо было пугач взять? Ведь знал, что мы заблудимся?