Владимир Мирнев - На маленькой планете

— Кекелеки, заразы, — определил Панкрат и чему-то радостно засмеялся. — Маленькие, а живут в горах. Чего их тут, чертяков, носит? Слабшее человека, а гляди, в лютую погоду не помирают? Живут! Вот заразы, живут! — И Панкрат рассмеялся. Он держался подле Николая, подчеркнуто избегая соседства с Дариным.

Вскоре встали и пошли. Хребет с небольшими выступами скал вился и вился, поднимаясь выше и выше. Прыгая через очередную щель, Дарин поскользнулся и упал на колени, схватился за камни, содрав при этом кожу на руках.

— Ушибся? — спросил растерянно Николай. — Осторожно. Нести тебя некому.

— Нет, с чего бы это, — ответил Дарин, закусывая губы от боли. — Не ушибся.

Скала, под которой снова остановились, была небольшой. Столетиями обдували ее ветры. Острая вершина, подточенная временем, упала на выступ, образовав что-то вроде навеса, прикрытого с боков, точно стенами, тоненькими, хрупкими камнями. Люди зашли под навес, прижались друг, к другу, пытаясь согреться. Ветер свистел в скалах. Свист становился все сильней, все пронзительней и вскоре стал настолько сильным, что пришлось заткнуть уши. Казалось, где-то рядом находился человек и, засунув в рот три пальца, свистел изо всех сил.

— Коля, что это такое? — тихо спросил Панкрат.

— Это тебе не Соловей-разбойник, ему далеко до такого свиста, — отвечал Дарин, пытаясь вытащить из пачки непослушными пальцами сигаретку. — Это тебе не Тула, как засвищет, как черт. Иной раз такой свист ветер поднимет, что скалы не выдерживают и рушатся прямо на тебя. А вместо тебя остается мокрое место, а это мокрое место держится недолго на Памирских отрогах.

— Нигде такого ветра не встречал, — подтвердил Николай.

Дарин закурил, старательно проглатывая дым и радостно ощущая внутри себя тепло, глядел на дрожавшего от холода Панкрата и усмехался. От усталости, от свиста и мороза у Николая тоскливо стало на душе. Он трогал свой полушубок, брезент, издававший металлический звук, и думал: наверное, их уже ищут и подумают, увидев разбитый МАЗ Дарина, что он, Николай, тоже перевернул свою машину или еще хуже — попал прямо под обвал. Тоскливо становилось от мыслей, грустно было видеть и чувствовать, как дрожал Панкрат, слышать, как пытался острить вконец продрогший Дарин.

Наступило утро. Они долго шли, оглядываясь друг на друга, точно спрашивали: куда теперь?

Хребет перешел в крутой склон скалистой горы. Стали подниматься вверх. Панкрат все чаще останавливался, с мольбой глядел на Николая. Дарин тоже устал, но старался идти первым и время от времени говорил Панкрату:

— Подтянись, Тульская область! Будь человеком, стремись шагать первым.

Поднялись на вершину, остановились в скалах.

— Где мы все-таки? — обратился Николай к Дарину. — Ты, Толька, понимаешь что-нибудь?

— Я сейчас бы съел хоть слона, зажаренного на вертеле, — ответил Дарин и закурил. — Индийского слона или африканского бегемота. Мне все равно.

— Где мы? — повторил Николай. Его раздражала беспечность Дарина.

— А я откуда знаю? — удивился Дарин. — Не важно где, а важно, что сейчас мороз тридцать пять градусов. Не важно, где быть, здесь тоже можно выть. Я бы лично сейчас съел зажаренного мамонта. С перцем. С лучком. На базаре во Фрунзе шашлычки продают, пальчики оближешь.

И всем захотелось есть. Они только сейчас в полную силу ощутили, как устали, проголодались. Панкрат совсем сник. Он всегда боялся гор, а теперь был убежден, что погибнет именно в горах. Панкрат уехал из Тульской области на юг в надежде на тепло, фрукты, думая окончательно избавиться от туберкулеза, и ему казалось, так и будет, но вскоре понял, что обманулся, ехать надо еще южнее, где совсем тепло, и жить необходимо где-нибудь в долине, а не в горах на станции.

— Мы вышли не туда, — огляделся Николай и тяжело поднялся. — Не туда. Ты, Толька, знаешь горы, посмотри, уже светло.

Дарин неохотно поднялся, вышел из скал и стал глядеть округ. Слева громоздились снежные вершины, небо там очистилось, и был виден жиденький остроносый месяц.

— Нет! — крикнул. — Идем не туда. Не туда идем, мои бедные собратья. Вот куда надо, за те вершины! А «снежные вершины спят во мгле ночной…».

— А там что? — спросил снова Николай.

— Посмотрим сейчас, — отвечал громко Дарин. — Кажется, рудник. — Дарин слез со скалы и стал искать в камнях какие-то ягоды, стебельки трав и пробовать их на вкус. Панкрат собрал сухих стебельков и разжег костерик. У него от огня быстро раскраснелось лицо, руки, и вскоре он довольно хмыкал, потирая отогревшиеся руки и взглядывая на Николая, который, взобравшись на скалу, глядел по сторонам. Насколько хватало глаз тянулись горы и не было никаких признаков жилья. Куда идти? Сидеть и ждать чего-то? Было холодно. Кроме того, если двигаться, можно выйти на дорогу или встретить кого-нибудь.

— Дарин! — крикнул Николай. — Погляди еще раз хорошенько!

Дарин перепробовал уже все стебельки трав и сел на камень возле костерика, молчал и глядел на пламя.

— Я смотрел, — ответил он. — Теперь ты гляди, У тебя зреньице получше. Смотри сам. Я тебе не вьючное ослиное… Гляди сам.

— Я ж ничего не понимаю. Погляди, Дарин?

— Смотри сам и поймешь. Ищите и обрящете. Никогда не ищи ишака, на горбу которого тебе захотелось бы въехать в рай. Понял? Дураки в наше время — большая редкость.

Пошел снег. Николай почувствовал усталость. Ныло в ногах, внешняя сторона бедер горела, словно после ожога. Костер погас. Панкрат снова собрал стебельки, стараясь развести костер под нависшей скалой, ветер сбивал пламя. Он пыхтел, шептал какие-то заклинания, пока жиденький огонек тоненько не заплясал над кучкой стебельков. Снег повалил сильнее, и сразу потемнело. Дарин оглянулся, втянул голову в плечи, и все так же на корточках стал пятиться к скале.

— Козел, — шепнул он. — Козел. — Недалеко стоял козел. Серая короткая шерсть его вздыбилась торчком — козел слушал. У него были маленькие крученые рожки, уши стояли сторожко. — Косуля. — Дарин поднял камень и бросил. Козел хекнул, с места сделал огромный прыжок и исчез.

— Убить бы, — разочарованно сказал Дарин. — Слушай, почему европейцы такие безмозглые людишки? Казахи арканами ловят козлов, а я камнем не попал.

— Надо идти, — сказал Николай.

— Коля, надо, — подтвердил Панкрат. — Я тоже устал, а сидеть нельзя. Такой мороз, а палить нечего.

— Молчи, Домкрат, у тебя не спрашивают! — крикнул Дарин. — Зачем идти? Куда идти? Вот вопрос! Кто знает? Саев, ты наш Сусанин. Ты такой основательный, но у тебя все шиворот-навыворот выходит.

— Я тоже не знаю, — ответил неуверенно Николай, понимая, что Дарин прав, говоря, что он, Саев, во всем виноват.

— Нужно идти к дороге, вернуться к машине и заново определить наш азимут, — проговорил медленно Дарин. — А мы идем черт лысый знает куда! Мне лично все равно. Но у охранниковской крысы пятеро отпрысков, и никто не знает, выйдем ли мы в ближайшее десятилетие. Мне детей его жаль, а он пусть подыхает благородной смертью…