Владимир Мирнев - На маленькой планете

Когда Дарин стрелял, Николай побоялся подходить. Он увидел, как упал Панкрат, потом Дарин. И ничего не понимал. Когда от очередного выстрела пуля, срикошетив о камень, визжала, он втягивал голову в плечи. Только что говорили, смеялись…

— Коля, что это такое? — со стоном приподнялся Панкрат. — Что это, что это?..

Николай не слышал, что говорил Панкрат. Только что хохотал, прыгал Дарин, и вдруг все это. Николай опешил. Панкрат подошел к Николаю.

— Коля, защити! — попросил он, опускаясь рядом. — Убьет. Меня нельзя убивать, Коля. Он все патроны пострелял. Что я теперь буду делать, скажи мне, Коля? Это и меня, как Дмитрия Бочкова, под арест возьмут, Коля? Меня допрашивали, а теперь что, теперь совсем? Теперь совсем поганое у меня дело, Коля?

— Откуда у тебя пистолет? — спросил Николай, беря себя в руки и стараясь успокоиться, подошел к постанывающему Дарину, ощупал его и, не найдя на теле ран, заглянул в лицо. Лицо его было совсем бледное, и только глаза налились кровью. Он весь был вымазан в глине.

— Уходи! — крикнув, застонал Дарин. — Уходите вы все, идиоты! — Дарин попытался встать, но, схватившись за ногу, упал. Николай снял с него валенок, поднял штанину. Дарин не давался, дрыгал здоровой ногой, толкался. Рана была неглубокая: пуля, срикошетив, задела икру левой ноги. Николай перевязал рану куском материи, оторванной от рубашки Дарина. Когда все было готово, Николай почувствовал такую обиду на себя, на этих голодных, оборванных людей.

— Дурак! — сказал он горько Дарину. — Какой ты дурак! Идиот самой высшей марки — ты! Таких дураков я еще не видел за всю свою жизнь. Будь моя воля, я бы тебя прибил!

— Идите вы все! — заорал что было сил Дарин. — Мне никто не указчик.

Дарин приподнялся, нашел пистолет и, размахнувшись, выбросил его из пещеры. И опять хлопнул выстрел. Николай оттолкнул Дарина и бросился к пистолету, но в нем уже не было ни одного патрона. Николай вернулся к костру и молча сел рядом с Панкратом.

— Коля, так я ведь охранник, а он спрашивает, иде я взял, — взмолился Панкрат, оглядываясь на Дарина. — Не шуточное, дело охраняем, а редкую руду. Из ее вон что делают, все знают… Я уехал за сколько-то времени до пересменки, думал, успею вернуться, а пистолет со мною. Теперь со мною все решено: посадят. Недавно, Коля, заменили карабины пистолетами. Принес начальник охраны, собрал нас и так, мол, и так, приказано выдать новое оружие. Ну, дали их нам. Я б не брал, а что поделаешь? Вон Бочков потерял патрон, нашли убитого человека! И теперь его посадят. Меня вызывали: что и как?

— Почему молчал? Ведь мы бы могли спокойно жить.

— Нельзя, Коля. Посадят. Теперь и меня посадят. Решено. Нам запретили стрелять. От греха, мол, подальше. Шуточное ли дело. Пистолеты! У меня дети, такой грех, как Дмитрий Бочков, не хочу брать на себя. Уж если б я знал, что умираю, тогда подумать можно. Нет, Коля, ты серьезный мужик, ты поймешь меня. Как же теперь получится? Как?

— Зачем тогда патроны дали?

— Потеряй я патрон при исполнении обязанностей, напишут, что потерял, а через лет эдак пять убьют кого-нибудь из его, пистолета, из ей, той же марки, а на меня заподозрение. И будут таскать будь здоров. Зачем мне такое дело, и грех мне зачем брать на свою душу.

— А если бы мы с голоду сдохли? — разозлился Николай.

— Коля, как так можно? Что я, себе враг? Детям своим враг? И вы с Дариным ссоритесь, он вон какой, дай ему пистолет, и он что может наделать! Мало что случиться может? А я виноватый буду перед всеми.

— Пойми, Панкрат, мы с голоду умрем, а патроны пусть живут целехонькие?

— Как так умрем, Коля! У меня, Коля, дети, слава богу, и мне умирать… Об этом не говори, не предрекай плохое. Он всю обойму запулил напрасно. Что теперь скажут? Известно что. Ты, гражданин Лутов, тебе под суд. Вот что со мною будет!.. Коля, он расписку даст, акт составим, — прошептал Панкрат, увидев идущего к костру Дарина, и придвинулся к Николаю. — Я тебе говорю, он даст. Он гордый, он даст.

— А если не даст?

— Толенька даст, он гордый. Он меня чуть не убил было. Я его, Коля, боюсь.

Дарин подошел к костру и долго молча, презрительно глядел на Панкрата.

— Крыса! — просипел тихо он. — Гад! Я бы тебя своими руками задавил. Дай, Николай, я ему размозжу голову.

— Садись, — сказал Николай спокойно. — Садись, Толька. — Николай еле сдерживался, чтобы не закричать. Он был зол на охранника за то, что несколько дней уже ничего не ели, а он словом не обмолвился о пистолете, из которого им бы ничего не стоило пристрелить, например, того раненого архара, которого они преследовали, злился и на Дарина, который безрассудно израсходовал все патроны.

«Что будет здесь, — подумал он, — если я тоже начну кричать? Нет, мне нельзя кричать. Спокойно, Колька, спокойно. Погибнем тогда мы все к чертовой матери. Спокойно».

— Я не сяду, — презрительно ответил Дарин. — Я уйду. Я не хочу иначе. Если ты, Николай Саев, не оставишь после всего этого Домкрата, не пойдешь со мною, я тебя тоже буду презирать.

— Садись, вместе подумаем. — Николай почувствовал, как задрожали руки. Ему дорого стоило спокойствие, та ледяная холодность, которая уняла дрожь в руках, заставила говорить еще тише, спокойнее, тверже. Он понимал, что еще немного — и сорвется. — Садись, — повторил он. — Зачем спешить? Спешка, знаешь, когда нужна? При ловле блох. Садись, до утра далеко!

— Прощай! — Дарин шагнул к выходу, но остановился в проходе и оглянулся. Николай внимательно посмотрел на него. Даже в рваной одежде, в разбитых валенках, с обмороженными впалыми щеками Дарин был красив; голова у него была чуть откинута назад, шапка съехала набок; из-под нее торчали свалявшиеся волосы.

Дарин заковылял к выходу.

— Придет, — сказал облегченно Панкрат. — Что один будет делать? Пропасть может совсем. Через его я чуть не погиб. Как только справку мне даст, непонятно?

— Замолчи ты со своей справкой! — прикрикнул Николай. — Такие, как Дарин, нравится или нет тебе, не возвращаются. Такие не возвращаются. Или жизнь их, или они ее. Вот ты не верил, когда он говорил о деньгах? И я долго не верил, пока не убедился лично сам.

— Что я, дурак? Коля, я не дурак. Пусть брешет, язык без костей.

— Если не поверил ему ты, то дурак, потому что Дарин не врет. Он странный человек. Однажды подошел к начальнику рудника и говорит: «Что это вы такое хреновое распоряжение отдали, разве у вас нет ума придумать получше? Нет ума, дайте другим думать, у кого есть ум». Дело касалось дороги к карьеру.

— Чтоб он сдох, этот пистолет, — плаксиво сказал Панкрат. — Зачем я только поехал? Я во всем виноватый, Коля. Я один. Он молодой, а я старый хрыч, а я должен терпению и рассудительность иметь. Зачем я поехал? Думал, подкуплю малость чего и ворочусь. Через пистолет проклятый все вышло, и через меня пропадет человек. Пропадет как пить дать. Нет, Коля, я виноватый, я у него и прощения должен просить. Если бы не следствие и не заподозрили в чем-то мене, я, может, давно сказал ему. Теперь душа у мене совсем беспокойная, Коля. Не дай бог что с ним случится! Надо идти, Коля! Молодой он, пропадет. Ой, лихая беда случится. Ой, лихая!