Михаил Дудин - Где наша не пропадала [с иллюстрациями]

Один только случай был с Кукушкиным этим летом, при воспоминании о котором ему становится стыдно.

Побывал он на гулянке в селе Широком и увидел там настоящую драку между широкинскими и михалковскими парнями. Как эта драка возникла, он не заметил. Он только видел, как мелькали кулаки и палки. Парни дрались молча и сосредоточенно.

Утром после гулянки Кукушкин вместе с дядей Сашей косили клевер. Клевер был высокий и густой, оплетенный, как паутинкой, вьюнком. Косить было тяжело. То и дело приходилось точить косу.

Танюшка принесла завтрак. Они уселись втроем под кустом жимолости. Кукушкину не терпелось рассказать дяде Саше про вчерашнюю драку. Азарт не давал ему покоя.

— Ну что там такое случилось? Сказывай! — попросил дядя Саша, видя нетерпение Кукушкина.

— Сашка Поляков, — начал Кукушкин, — забежал сзади к Володьке Воронину да как его прессовкой по спине… — Видимо, тут у Кукушкина не хватило обычных слов и он сказанул нечаянно такое, что от удивления и неожиданности сам раскрыл рот и покраснел, как божья коровка.

Дядя Саша поднял глаза. Не спеша облизал и вытер ладонью ложку и так щелкнул Кукушкина по лбу, что у него из глаз искры посыпались.

Завтрак они продолжали молча. Возвращаясь домой, разговаривали о том о сем, как будто между ними ничего такого и не произошло.

С тех пор Кукушкин и сам не ругался, и очень не любил, когда другие сквернословили.

Каждый год летом дед Павел надевал свой черный суконный сюртук, картуз с высоким околышем и лаковым козырьком, перекидывал через плечо палку, с подвешенными на нее сумкой и смазными сапогами, и отправлялся по святым местам: в Киев, в Новгород и в Ярославль.

Путешествие это длилось у деда Павла месяца два. Где он бывал и что там делал, никто об этом не знал и не спрашивал, потому что все знали: дед Павел не любил об этом рассказывать.

Возвращаясь из этих походов, он всегда что-нибудь да приносил Кукушкину. На этот раз дед Павел принес глобус, большой голубой шар, посаженный на железный стержень, с металлическим шариком наверху, на самом Северном полюсе. Кукушкин, забравшись на чердак — это было самое тихое место, — целыми часами путешествовал по материкам и океанам, читая названия городов и озер, манящие и таинственные.

Осталось Кукушкину последнюю зиму ходить в школу. Хорошо знакомая дорога! Стоит перейти через Молохту, выйти на проселок, а там уже ждут кожинские ребятишки и — дальше вместе. Снежок весело похрустывает под ногами. Дорога бежит и бежит.

Вот Ваня Рыбаков запевает:

Несмотря на такие грустные слова, песня звучит задорно. Особенно залихватски получается дружно подхваченный припев:

И опять начинает Ваня Рыбаков. Голос у него плавный, сочный, звенит в морозном воздухе:

Песня бодро звучит в такт шагам, убыстряя их. И снова припев, на этот раз с подсвистом:

Так, с песней, ребята и проходят по бабаевскому посаду, потом мимо церкви к школе. Снова гам, толчея, чехарда на перемене и медленный пчелиный гул на уроках.

Кукушкин — первый ученик. Ему иногда Алексей Иванович дня по два, по три разрешает пропускать занятия, давая задание на дом. В это время Кукушкин помогает тете Поле по хозяйству. Носит воду, готовит корм для Буренки и Воронка, колет дрова. Он — работник.

Дед Павел умер неожиданно. Спал он в своем приделке на печке. Наверно, ночью во сне захотелось ему повернуться. Повернулся и упал. На полу стоял чугун с картошкой. Ударился дед Павел головой о чугун и умер. Принесла ему тетя Поля утром чай, а дед Павел был уже холодный. Похоронили его, маленького и седенького, на бабаевском кладбище, около церкви, рядом с могилами Матвея и Моти.

В приделок деда Павла переселился дядя Саша со своим верстаком и липкой.

— Мне тоже пора за дедушкой…

Здоровье его ухудшалось. Приступы кашля становились все длиннее и мучительнее. Тетя Поля отпаивала его молоком и медом, настоем малины и черничного листа, но и это не помогало. Дядя Саша слег.

Каждую весну на пасху ребята собирали у местных охотников порох и керосин на фейерверк.

На втором этаже бабаевской колокольни, не там, где колокола, а пониже, у амбразуры прикрытого деревянным щитом окна, стояла пушка — кусок толстой железной трубы, вделанной в дубовый пень. Из пушки во время крестного хода и стреляли ребята. Они зажигали и плошки на оградах. На кладбище вокруг церкви по ограде всю ночь празднично мелькали яркие языки пламени.

Конечно, это занятие не могло обойтись без Кукушкина. На прошлогоднюю пасху, собрав четыре коробки пороха, они с Ваней Рыбаковым зарядили пушку, забив пыжом порох, после пороха забили в ствол вместо снаряда камней и гвоздей. Приставили фитиль. Приготовились, засев снаружи за деревянным щитом. Пушку нацелили в противоположное окно и стали дожидаться, когда поп Александр выйдет из церкви.

Послышались медленные голоса, тихий гул молитв, монотонный и грустный. Толпа хлынула из церкви. Кукушкин поджег фитиль. Огонек побежал по шнуру. Вслед за страшным грохотом последовал тяжелый удар по щиту, сбросивший Кукушкина и Ваню Рыбакова на землю. Хорошо, что вокруг церкви лежали глубокие сугробы. Ребята угодили в снег, отделавшись легким испугом. Ствол пушки разнесло, а дубовую колоду отдачей выбросило в окно, к счастью, никого не покалечив.

В эту весну Алексей Иванович решил на пасху поставить в школе спектакль.

Пьеса называлась «Молодые побеги». Афиши, нарисованные Кукушкиным, пестрели по всем окрестным деревням. Кукушкину поручено было сыграть в этой пьесе роль деда. Ему надо было по ходу действия выйти на сцену и сказать:

— Помогайте, помогайте мне, ребятишки, хомут чинить…

Репетиции шли каждый день. В спектакле была занята вся школа, даже Веньке Кузину было поручено раздвигать и закрывать занавес. Тетка Матрена хвасталась соседям:

— Мой-то Веня — настоящий артист…

На пасху между классами разобрали перегородку. Сделали помост для сцены. Поставили на сцену печку, склеенную из бумаги, с нарисованными челом и подпечьем. Собрали по деревням для освещения лампы-молнии.