Вячеслав Марченко - Место встречи

Возле рубки вахтенного офицера уже собрались Пологов со Студеницыным и Кожемякиным, командиры групп управлений и кормовых башен; напротив офицеров вдоль борта в шеренгу по одному выстроились матросы и старшины, вещи их, как и полагалось в этих случаях, лежали у ног. На ленточках у прибывших тускло золотилось: «Северный флот», а на погончиках у матросов стояли литеры «СФ», и Веригин понял, что это прибыли североморцы взамен списанных в экипаж.

Строй обходил Пологов, он громко спрашивал, чтобы его слышали офицеры, стоящие в стороне, и матросы и старшины отвечали тоже громко и весело, было видно, что им нравилось и то, как спрашивает старпом, и то, как они сами отвечают. Экипированы они были хорошо, даже с некоторым шиком. Пологов придирчиво оглядывал их, словно бы желая придраться и показать, что хотя они и североморцы, и все такое прочее, но Балтика издавна славилась своей дисциплиной, так что, милые-хорошие, придется и вам теперь приводить себя в порядок. Но придраться-то, в общем, было не к чему.

Возле старшего матроса с весьма юным лицом — юным даже среди прочих в большинстве своем юных лиц — старпом Пологов задержался.

— Из юнг?

Старший матрос ответил живо и весело:

— Так точно, товарищ капитан второго ранга, из юнг.

— Вы что же, судя по вашим нашивкам и возрасту, и матросом не были? Сразу в старшие записались?

— Никак нет, был, — все так же живо отвечал старший матрос, — два месяца.

— Ваша фамилия?

— Паленов.

— Правильно, Паленов. И вы, кажется, аттестованы на младшего командира?

— Так точно, но звание присвоить не успели.

— Будете служить так, как служили на Севере, быстро присвоим. Кстати, где вы учились? На Севере?

— Никак нет. В Кронштадте, в школе Оружия.

— И знавали патриархов? — улыбаясь, спросил Пологов.

— Так точно, всех троих.

— А на Север как попали? Юнг, помнится, после войны списывали только на Балтику и на Черное море.

— Я закончил школу по первому разряду с отличием, поэтому мне было предоставлено право выбора флота.

— И вы выбрали Северный?

— Так точно.

— И не раскаивались?

— Никак нет.

Старпом Пологов помолчал и, полуобернувшись к офицерам, обращаясь сразу и к ним, и к старшему матросу, сказал:

— Похвально. — И, подумав, повторил: — Похвально. Кстати, Веригин, вот вам наводчик среднего орудия вместо… как его? Ну помните, мы его еще в экипаж списали…

Веригин выступил вперед:

— Вместо Остапенко.

— Да, вместо Остапенко. А вот ленточки придется сменить, — обращаясь теперь только к строю, сказал Пологов. — Я понимаю, что вам дорог свой флот, но теперь вы балтийцы.

— Так сразу? — спросили из строя.

— Что так сразу? — не понял Пологов.

— Сменить ленточки.

— Ну почему так сразу? — с неудовольствием сказал Пологов. — Сразу не надо. Получите новые, тогда и смените.

Матросов и старшин развели по кубрикам, накормили, указали им койки, рундуки и шкафчики, и через час или через час с лишним, переодевшись в рабочее платье — робу, они уже гоняли наравне со всеми банник, и Веригин с грустью, а вернее, меланхолически подумал, что был Остапенко и нет уже его, а на смену ему пришел Паленов, а потом еще кто-то уйдет и кто-то придет, и так в этой последовательности — уйдет — придет — уйдет — и покатится вся жизнь, как катилась она вчера и позавчера.

И назавтра банили орудия, но работа уже шла веселее, потому что, какой бы бесконечной она ни казалась, все-таки шла уже к завершению: в каждой башне оставалось по одному орудию. Матросы весело переругивались необидными словами, старшины с мудрым равнодушием взирали на эту перебранку, понимая, что она не помеха делу; словом, все шло ладом, как в большой семье, где случается все и только вражды не бывает.

Веригин с Медовиковым уже ни во что не вмешивались — машина отладилась и работала четко, — стояли в сторонке возле шпилей, покуривали, мирно и тихо беседовали о том, что с орудиями худо-бедно они сегодня покончат, с материальной частью в башне в общем-то все в порядке, так что самая пора подумать об отпуске.

Вопрос этот едва ли не в равной мере занимал обоих, потому что впервые они должны были пойти в отпуск людьми семейными, а это несколько меняло дело. Женились они почти одновременно, Веригин даже ухитрился погулять на свадьбе у Медовикова, и, судя по некоторым намекам своих жен, почти одновременно могли стать отцами. Впрочем, оба они, и Веригин и Медовиков, деликатно помалкивали. Скажешь раньше времени, а там поди знай, куда что пойдет, так уж лучше ни о чем и не говорить.

— Если бы не поход, — говорил Медовиков, — то дело одно, а если поход, то все совсем наоборот.

— О походе нынче забудьте.

— Ну, если о походе забыть, — продолжал Медовиков, — то дело тут яснее ясного. — Он был сегодня не в духе и говорил о ясности только ради красного словца, потому что в голове стоял полный ералаш. Дело в том, что жена Наталья пришла к нему с малость подмоченной репутацией — Медовиков только теперь по-настоящему об этом узнал, — и он, человек ревнивый, не находил себе места: утром, скажем, решал отправить Наталью к себе на Рязанщину, где явно было меньше соблазнов, а вечером уже думал иначе и вообще никуда не хотел отпускать ее от себя, мучился сам и ее мучил. Но, по счастью, лицо его, избитое оспой, ничего не выражало и оставалось бесстрастным и угрюмовато-спокойным, как будто его ничего не волновало.

«Вот идол! — думал Веригин, глядя на него. — Ничем его не прошибешь».

А тем временем командиру крейсера капитану первого ранга Румянцеву положили на стол депешу, в которой, в частности, говорилось, что крейсеру необходимо перейти в Кронштадт и стать там в сухой док. Как он и предполагал, высокое начальство давно уже решило, что какой-то из крейсеров пойдет на Север, — отсюда и прозрачные намеки адмирала, и обильные матросские слухи, — но, видимо, вопрос о том, какой же именно крейсер должен уйти в поход, долго не могли решить, поэтому и осторожничал адмирал, поэтому и матросские слухи не имели достаточного подтверждения.

Как всякий командир, Румянцев любил ясность и теперь был доволен, что все прояснилось и он знал наперед, что нужно делать. Он не спешил поделиться этой новостью ни с заместителем по политчасти, ни со старшим помощником, ни со старшим механиком, надо было самому все не спеша обдумать, прийти к окончательному решению и только потом уже выслушать мнение своих ближайших помощников и непосредственных заместителей. Он прошелся по каюте, постоял возле иллюминатора, за которым открывалась гавань, просторная и удобная, с брекватором, сложенным из серого прибалтийского валуна. Об этот брекватор даже в самую безветренную погоду бились невидимые волны, и поэтому его всегда со стороны моря обволакивала пена, похожая издали на кружевное жабо.