Вячеслав Марченко - Место встречи

«Недаром же классик сказал, — усмехнувшись самой же себе, подумала Даша, — чтение — вот лучшее занятие. Ученье — свет, неученье — тьма. Даешь ученье!»

Дверь на звонок открыла мать, поэтому Даша решила, что это к ней, и весьма удивилась, увидев Варю Веригину.

— Варвара? Вот приятная неожиданность. — Даша быстро спустила ноги на пол, нащупала шлепанцы и, перекинув косу за плечо, протянула навстречу обе руки.

— Не зови ты меня этим дурацким именем, — попросила Варя, садясь рядом и чмокая Дашу в щеку.

— Что же нам делать? Ты — Варвара, я — Дарья. Родители, кажется, не особенно утруждали себя, давая нам имена. Ну хочешь, я тебя стану звать Светланой, Розой, Клеопатрой?

— Почему же именно Клеопатрой?

— Да только потому, что тебе не правится Варвара.

— Варвара не нравится, но Варя вполне устраивает.

— Понятно. Ты, мать, любишь, чтобы тебя ласкали.

— Люблю. А разве это плохо?

— Валяй, я разрешаю. Только как же при этом обет верности, любовь до гроба и прочие роковые страсти?

— Ах, Даша, дождаться бы да рядышком посидеть, — смеясь, сказала Варя. — Я сегодня сама не своя. Все чего-то жду, томлюсь, что-то делаю, а что делаю, тут же напрочь и забываю. Пошла в магазин, постояла возле прилавка и вернулась, а в доме-то хлеба нет. Придут наши, схватятся обедать, ну и пройдутся же по моему адресу! А что я могу поделать?

Даша слушала ее с печально-иронической полуулыбкой, как бы говоря, что все это, конечно, и мило, и хорошо, но, боже мой, как все это скучно.

— Да любишь ли ты его?

— Снится он мне, Даша, — смутясь, сказала Варя. — Он мне и весной тогда приснился нехорошо, я и поехала к нему. И опять начал являться по ночам. Видно, надо ехать. Плохо ему там без меня-то.

— Что ж ты, так и будешь вслед за ним ездить?

— А как же иначе-то? — удивилась Варя, чего-то не поняв.

— Иначе-то, видимо, нельзя, — сказала Даша, тоже приглядываясь к Варе и пытаясь понять, где же у той кончается святая простота и где начинается то извечное женское лукавство, которое порой так хорошо заменяет природный ум. — А впрочем чего уж там… Завидую я тебе, Варвара, что тебе есть за кем-то куда-то там бежать.

— Господи, как будто тебе не за кем бежать.

— А если мне не хочется никуда и ни за кем бежать — тогда как?

— Тогда не знаю как… — не совсем уверенно промолвила Варя и тотчас рассмеялась: — Это тебе некуда и не за кем бежать? Да у тебя поклонники на всех флотах!

— Слово-то какое — поклонники! — Даша горько усмехнулась. — Когда их много, тогда никогда не бывает одного. Одного, понимаешь, Варя?

— А ты ничего не придумываешь, Даша?

— Если бы это можно было придумать. — Даша нехотя усмехнулась, как бы говоря, что она и рада бы придумать, да ничего не получается у нее с этой самой придумкой, а выходит все как-то иначе, а хорошо это «иначе» или плохо — она и сама не поймет. — И, знаешь, мать, давай кончим эти разговоры. Хочешь, буду поить тебя чаем, а хочешь, свожу в мороженицу.

— Не хочу мороженого, не хочу чаю, — помолчав, сказала Варя. — И вообще я тебе не верю: не может того быть, чтобы ты никого не любила.

— Нет, почему же… Я люблю своего деда, Михаила Михайловича, патриарха флота, в особенности когда он поддатый сидит на кухне, играет на балалайке и поет свою любимую частушку: «Мы с товарищем работали на Северной Двине…» Я люблю своих родителей, одного и другого. Они у меня народ ничего.

— Не об этом же я…

— Ах да, ты о любви… Это интересно.

— Зря ты иронизируешь.

— Я не иронизирую. Я просто хочу понять то, что понятно всем и непонятно только мне самой. Наверное, чтобы говорить о том, любишь или не любишь, надо прежде всего знать, что же такое любовь. А я вот, кажется, и не знаю этого.

— Странно…

— Ты находишь? — быстро спросила Даша.

— Нахожу. Потому что понятию любви, как и чести, и долга, видимо, не следует устанавливать очень точные и четкие границы.

— Согласна. Но тогда скажи: ты сама-то любишь? — опять спросила Даша.

Варя недолго думала, словно бы колеблясь, говорить ли ей прямо о своих чувствах или сказать как-то иначе, чтобы это было и не прямо, но чтобы при этом и ясно все стало, и она вдруг поняла, что если говорить не прямо, то это может прозвучать фальшиво и Даша ей просто не поверит.

— Люблю, — сказала она, краснея, хотя, казалось бы, чего уж тут было краснеть-то.

— Почему ты так считаешь?

— Потому, что я его на расстоянии чувствую…

— Каждый день и каждый час?

— Не каждый час, не всякий день. Я, к примеру, чувствую, когда ему без меня плохо.

— Ты рассуждаешь так, как будто ты сестра милосердия или повивальная бабка, которая спешит облегчить страдания. Тут что-то другое, только, кажется, не любовь.

Варя обиделась, но постаралась сделать вид, что последнее замечание Даши ее мало касается; впрочем, и вида она не сумела сделать, и обиду свою не спрятала, и тем самым выдала себя, что называется, с головой.

— Зачем же так зло-то? — сказала она прыгающим голосом. — У одного любовь милосердная, у другого жестокая, у третьего она может быть застенчивой, но для каждого она будет только любовью и ничем другим.

— Ах, Варя, Варя, может, не я зло говорю, может, зависть моя злится, — повинилась Даша. — Вечно у меня какой-то ералаш в голове. Я и вижу, что так надо поступать, и знаю, что так это будет и удобнее и надежнее, а поступаю обязательно не так.

— Даша, а может, ты боишься случайных чувств и все ждешь настоящих, необычных, что ли, каких в общем-то и не бывает?

— А я не знаю, какие чувства настоящие, а какие случайные. И что такое любовь, тоже не знаю. Я вот все хочу понять, как понимаешь ты, к примеру, но мне это не удается.

— Я ведь тоже не понимаю. Я только делаю вид, что понимаю. Мне даже порой кажется, что я понимаю. — Варя опять смутилась. — А знаешь, может, и не надо ничего понимать.

— Как же можно?

— А так — не понимать, и все, потому что любовь-то, видимо, это и бессонница, и сердечная тоска, и сердечная же радость. По-моему, это — когда всего много и вокруг тебя и в тебе самой.

— А если этого всего мало? — быстро спросила Даша.

— Тогда, Даша, это не любовь.

— А что же тогда это такое, когда все есть, но этого всего понемногу, как при жесткой диете?

— Наверное, это и есть то, что ты называешь поклонниками, — печально и просто сказала Варя и, кажется, сама исподволь начала оглядываться на себя, стараясь понять, а что же у нее-то с Веригиным, и вдруг увидела его словно бы в тумане, и так хорошо и больно дрогнуло сердце, а вместе с тем стало и грустно, почти тоскливо, что ей уже расхотелось спрашивать себя, какими же ее-то чувствами одарила жизнь, потому что тогда бы эти чувства пришлось рассматривать вблизи, а вблизи даже самые красивые цветы блекнут.