Вячеслав Марченко - Место встречи

Даша тоже посмотрела и тоже как будто решила оглядеть себя, вернее, заглянуть в некое оконце, за которым можно было посмотреть на себя со стороны, и неожиданно ужаснулась, потому что поняла, что со стороны все может выглядеть не так, как это чувствуется или ощущается, и там, где, казалось бы, должен быть смысл, может обнажиться самая настоящая бессмыслица, и прекрасное, как в кривом зеркале, станет уродством. «Ах да, пусть идет все так, как идет, — подумала она. — Вот Варя — и все так просто, потому что она любит и мучается. И вот я — и тоже мучаюсь, потому что не знаю, что такое любовь. А все-таки интересно, что же такое любовь?»

— Все правильно, Варвара, — сказала она. — Любишь — значит, есть любовь, не любишь — значит, и любви нет. Для тех, кто любит, тут все понятно, а как жить тому, кто не любит?

— Не знаю, Даша. Наверное, очень тоскливо.

— Тоскливо? — Даша усмехнулась. — Да нет, мать, не тоскливо. Без любви звереет человек.

— Дашка, — неожиданно жалобно сказала Варя, — выходи замуж.

— За кого? Согласись, ведь это страшно — выйти замуж, наплодить кучу детей и все думать при этом, что Азорские острова прошли где-то за бортом, как любит выражаться мой родитель. — Даша помолчала и быстро спросила: — А ты сама-то счастлива?

— Что значит счастлива? Я только знаю, что я не несчастлива. И потом счастье нельзя ощущать каждую минуту. Оно изменчиво, как наша ленинградская погода, но ведь от того, что погода меняется, мы же к самому городу не относимся хуже. Мы его любим.

— Да, Варя, мы его любим, — повторила Даша и хотела что-то еще сказать, но в прихожей брякнул звонок и раз, и другой, к двери, постукивая шлепанцами, прошла Дашина мать, и Даша, приложив к губам палец, дурачась, промолвила: — Если это один из моих поклонников, я назову его суженым.

— Несерьезный ты человек, Даша, — вздохнув, сказала Варя и грустно подумала, что Даша только ерничала, выставив, как еж, во все стороны колючки, так и не подпустив к себе ее, Варю.

К ним вошла Дашина мать, довольно-таки молодая и молодящаяся при этом женщина, живо оглядела их и, словно бы винясь, сказала:

— Пришел капитан первого ранга Румянцев, а отца с дедом все нет. Девочки, может быть, вы пока займете его?

— Мать, проси.

Но просить Румянцева не пришлось, он тотчас же зашел, немного тучный и грузноватый среди домашней обстановки, с седыми, словно заиндевевшими, висками, как бы изумленно остановись перед Дашей, которая тотчас же проворно соскочила с дивана и заученным движением, не лишенным кокетства, отбросила косу за плечо, и в ответ на этот жест Румянцев ловко щелкнул каблуками.

— А ты уже совсем взрослая, Даша.

— Это вы мне уже говорили два года назад.

— Разве? В таком случае повториться не грех. — Он тотчас же повернулся к Варе, протянул ей руку и назвался: — Румянцев.

Варя растерялась, смущенно пожала крепкую руку Румянцева и несколько официально представилась:

— Веригина.

— Не правда ли, у моей подруги такая русская, но весьма при этом редкая фамилия — Веригина. Слово-то какое — вериги.

— Нет, почему же, — возразил Румянцев, — фамилия на самом деле звучная, но не такая уж редкая. У меня, к примеру, служит офицер с такой фамилией.

— Андрей Степанович? — почти уверенно спросила Варя.

— М-м… кажется.

— А где он теперь?

— М-м… наверное, дома. По крайней мере, мы пришли с ним одним катером. — Румянцев поднял руку и мельком глянул на циферблат: — Примерно час назад!

— Ой! — только и сказала Варя и опрометью бросилась в прихожую.

— Вы садитесь. Я сейчас. — Загадочно улыбаясь, Даша мельком взглянула на Румянцева и вышла следом за Варей в коридор, приобняла ее за плечи. — А как же с предчувствиями-то?

— Да я же тебе говорила, что у меня все из рук валится. И надо же было из дому уйти!

— Любить крепче будет.

— Да при чем здесь — крепче или не крепче, — смешно хлюпая носом, сказала Варя. — Я ж его видеть хочу…

Она промчалась по лестнице, выскочила на набережную и тотчас остановила такси, и шофер, поняв, что Варя спешит и не станет скупиться, рванул машину с места и бросил ее в обгон, хорошо понимая, что лихая езда не только горячит кровь, но еще и хорошо оплачивается. Возле своего подъезда Варя скорехонько расплатилась, рванулась на лестницу — и все бегом, бегом, — вымахала на свою площадку и, не переводя дыхания, только придерживая рукой грудь там, где положено быть сердцу, дернула за конфорку звонка. Дверь открыла Нюра, хотела что-то сказать и не успела.

— Где? — спросила Варя.

— Где же им еще быть — в баню ушли.

— Да нет, где Андрей?

— И он ушел.

— Как ушел?

— Как все ходят. Я ему Мишино белье собрала.

— О господи, — только и сказала Варя и опустилась на стул тут же в коридоре.

— Что же она сбежала? — спросил Румянцев, когда Даша вернулась в комнату.

— Ошалела от радости. Битый час сидела тут и точила лясы, говорила о каких-то предчувствиях, а сама даже не догадывалась, что муженек уже дома.

Румянцев мельком взглянул на Дашу и мельком же подумал: «Как похорошела, мерзавка. Давно ли бегала сопливой девчонкой — и нате вам… Куколка превратилась в бабочку». Даша, кажется, догадалась, о чем он подумал, и не смутилась, неслышными шажками пересекла комнату якобы по делу и, возвратясь назад, села напротив Румянцева и разгладила на коленях юбку.

— Велено занять вас, товарищ капитан первого ранга, — сказала она кокетливо. — Прикажете чаю?

Румянцев усмехнулся и опять подумал: «Удивительно как похорошела… И совсем уже женщина!»

— Для начала ответьте-ка, красавица: что, ваша подруга и есть та самая особа, которая заморочила весной буйную головушку нашему бравому командиру башни лейтенанту Веригину, а он-то, командир башни, ошалев от суматохи, возьми да и положи снаряды возле борта? Пассаж, я вам скажу.

— Так серьезно?

— Могло быть и серьезнее, если бы не провел повторную стрельбу как молодой бог. — Румянцев снова чуть приметно усмехнулся. — А она ничего, замечу я вам. Такая может заморочить голову. — Говорил-то он о Варе, а сам невольно имел в виду Дашу. Даша и на этот раз правильно поняла его и не отстранилась от него своими мыслями, а словно бы сделала маленький шажок навстречу. Она не знала, что с нею происходит, просто ей стало хорошо в обществе этого, наверное, очень сильного и уверенного в себе человека, и ей хотелось в эту минуту нравиться ему, ловить его восхищенные взгляды, не загадывая, что из этого может получиться. Пробуждающаяся женщина обострила в ней чутье, и она ощутила, что Румянцев любуется ею, и уже продолжала кокетничать напропалую, чтобы этот дурман, рожденный шалым озорством, подольше не проходил.

Румянцев тоже видел и ощущал, что Даша старается для него, и не попридержал ее — дескать, что же это мы с тобой, красавица, гляделки-то устроили, — а тоже старался подладиться под ее тон, почувствовав себя беспечным и молодым.