Вячеслав Марченко - Место встречи

— Так скоро? — удивилась женщина-девочка.

Он начал оправдываться:

— Случайно назначил встречу. — Румянцев поморщился: «Ну зачем уж так-то завираться?» — Не виделись черт знает сколько. А точность, видите ли, вежливость королей. Мы не короли, но возраст уже обязывает быть королями. — Он передал девочку невестке, одернул китель и, заметив, что глаза у девочки стали серебриться, потрепал ее по тугой розовой щеке. — Ташка, да ты не плачь. Я теперь у вас частый гость.

— Дедушка сегодня снова придет, — меж тем говорила невестка, обращаясь к девочке, но имея-то в виду прежде всего Румянцева, и ждала, что он скажет.

— Передайте Сергею, что я приду в субботу, поближе к вечеру, — сказал Румянцев и понял, что уйти просто так не может. — Давайте я буду вас звать на «ты».

— Угу… Катей меня зовут.

Румянцев только хотел назваться, но Катя перебила его:

— Я знаю. Я все про вас знаю.

Румянцев остановился в дверях:

— А собственно, что про меня можно знать?

Катя улыбнулась, высветив на щеках чуть приметные ямочки, которые делали ее лицо и смешным, и лукавым, и добрым, и этой своей лукавой и детской улыбкой она как бы хотела сказать, что ничего плохого о нем она не знает и знать не может.

— Все, — повторила она.

— Ну хорошо, — быстро сказал Румянцев и тоже улыбнулся. — Об этом мы еще поговорим. — Подмигнул Ташке и вышел, в общем-то сожалея, что позвонил Ольге Александровне, заказал столик и теперь, вместо того чтобы побыть в этом милом домашнем тепле, должен ехать.

Машина стояла у подъезда, но шофера не было. Румянцев беспомощно огляделся, думая, что шофер куда-то отлучился, даже окликнул, но никто не отозвался. И только тогда он догадался открыть дверцу: шофер безмятежно спал, развалясь на сиденье, и блаженно улыбался во сне. Румянцев тронул его за колено, и шофер тотчас же ловко сел за руль и включил зажигание.

— В «Арктику», — покорно, словно обреченный, сказал Румянцев, которому никуда уже не хотелось ехать.

К «Арктике» они подъехали — «подвалили», сказал себе Румянцев, — раньше условленного часа, и шофер отпросился пообедать — он уже считал себя вроде бы как состоящим на службе у Румянцева, — и Румянцев снисходительно кивнул ему, дескать, что ж зря-то маячить на площади, конечно же ступай, даже спросил, есть ли у того деньги на обед. Деньги у таксиста были, и они условились, что тот вернется часа через три. Машина уехала, и Румянцев с удивлением подумал, что уже привык к шоферу, и ему даже стало жаль, что пришлось отпустить машину: с машиной и с шофером в этом незнакомом городе он чувствовал себя куда увереннее. На всякий случай он подошел к двери и помахал рукой дяде Грише, и дядя Гриша тоже сделал рукой, что волноваться не о чем и все, дескать, в ажуре, хотя на двери висела табличка «Мест нет», а перед дверью волновалась нетерпеливая компания.

Румянцев стал в сторонку, чтобы своей формой не привлекать прохожих, и начал исподволь присматриваться к лицам, невольно обращая внимание прежде всего на молодых женщин, потому что Ольга-то Александровна, стало быть — Оленька, жила в его памяти молодой и красивой. Время подошло к двадцати, а потом и за двадцать перевалило, он был уверен, что она придет, и даже радовался, что она, как и прежде, опаздывает, и значит, ничто не изменилось, и все осталось прежним: ни хорошим, ни плохим, а прежним. В одной женщине ему показалась Ольга Александрова, и он тронулся к ней навстречу, даже заулыбался, но, подойдя поближе, неожиданно понял, что он забыл Ольгу Александровну, ее походку, фигуру, черты лица. Только голос помнил. Женщина удивленно посмотрела на него и прошла мимо. «А, черт! — сердясь, подумал Румянцев. — Не хватало еще того, чтобы подумали, будто я за каждую юбку цепляюсь».

Он отошел дальше от дверей и, закурив, жадно затянулся и раз и другой — и увидел Ольгу Александровну. Румянцев неожиданно смутился и растерялся. Она должна была измениться — время необратимо, — но чтобы так неузнаваемо измениться… Он шагнул ей навстречу, боясь, что Ольга Александровна неправильно поймет его замешательство, но она, кажется, не поняла или сделала вид, что не поняла, и, напряженно улыбаясь, тоже пошла к нему.

— Ты, как всегда, опаздываешь, — попенял Румянцев, не зная, что говорить, но прежде всего не зная, радоваться или печалиться этой встрече, которой он сам желал.

— Самую малость, — отвечала Ольга Александровна. Напряжение сошло с ее лица, она словно бы помолодела и похорошела, и это неуловимое движение, которое произошло в ней, сразу все поставило на свои места, и если он только что не узнавал ее, то сейчас уже признал в ней все, что было некогда дорого и любимо им: и челку, небрежно брошенную на крутой белый лоб, уже простроченный морщинками, и чувственные губы, и мягкий овал подбородка. «Боже, — подумал радостно Румянцев, — как хорошо, что я позвонил».

— Ты здесь, — сказала Ольга Александровна, нет, все-таки Оленька. — Это так странно. Мне думалось, что ты так и не выберешься из своей Маркизовой лужи.

— Представь себе, выбрался, — улыбаясь и подхватывая ее под руку, возразил Румянцев. — Хотя о Маркизовой луже не стоило бы говорить так пренебрежительно: она вынянчила весь наш флот.

Дядя Гриша отпер дверь и, пропустив их, грудью встал перед толпой страждущих, задвинул засов, самолично провел их в закуток и передал с рук на руки официанту, немолодому, с солидным сизым носом. Официант, несмотря на тучность, оказался проворным малым, скорехонько усадил их за двухместный столик, смахнув несуществующие крошки со скатерти, молча выслушал заказ, пробормотав при этом, что, конечно, можно и это подать, а можно и еще кое-чего поискать, потому как, судя по всему, гости его не какие-нибудь, а весьма солидные люди, и он все начисто забыл, о чем просил его Румянцев, а пошел и принес то самое «кое-чего», и стол получился роскошным. Румянцев попенял было официанту, а тот только заулыбался и даже ножкой шаркнул:

— Ну дак… — и неслышным лебедем удалился.

Они переглянулись, как бы спросив друг друга, подражая официанту: «Ну дак как?» — и согласно отвечали друг другу: «Да вот так все… так как-то», — и Ольга Александровна повторила свой прежний вопрос:

— Ты здесь, и это так странно. Что же тебя привело сюда?

Румянцев пошутил:

— Ты меня, незримая, звала…

— Не надо так, это жестоко, — серьезно сказала Ольга Александровна. — Ты в чинах, я вижу, и, видимо, командуешь кораблем.

— Большим, — подсказал Румянцев.

— Доволен ли?

Румянцев пожал плечами:

— Как тебе сказать…

— Ты доволен собой? — опять спросила Ольга Александровна.

— А ты?

— Что обо мне говорить! Я человек земной. И все эти годы, включая войну, жила по-земному. И муж, ты его знаешь, — быстро прибавила Ольга Александровна, как будто чего-то стесняясь, — тоже звезд с неба не хватал, но служака был честный, сразу после войны демобилизовался и теперь ловит рыбу. А я тружусь в институте и жду его.