Александр Ливанов - Солнце на полдень

На повороте трактор зачихал, стрельнул раз-другой в глушитель; и Грыцько кинулся к тяге воздушной заслонки — трактор заглох. Скидальщики враз распрямили затекшие спины. Сошли со своих сидений, навзничь попадали на стерню и блаженно закрыли глаза. Хоть минута передышки, восстановить силы! До чего, значит, устали, если колючая стерня им нипочем…

И тут же как из-под земли верхом на лошади вырастает Жебрак, затем Мыкола на своем прекрасном — пензенском! — велосипеде. Солнце ослепительными бликами пляшет на щитках Мыколиного велосипеда. С упитанной — огромным комом масла — спины Грыцька катит пот.

— Ну, что там случилось? — испуганно кричит Жебрак, туго набитым кулем скатившись с лошади. — Ну, что у тебя случилось? — таща за собой на поводу лошадь, повторяет Жебрак. Его, однако, упреждает Мыкола. Нужен ответ не работника — тракториста.

— Что он у тебя такой заполошный?.. Почему он так парит? Почему он перегрелся? Трасца его матери, кулич не к пасхе, — ворчит Жебрак.

— Как легко быть начальником! — успевает еще прошипеть Грыцько. — Знай одно — вопросы задавать! Умники! Вас бы на моего железного коня! Да разве это машина — неси ее бурей!

— Греется он, — говорит Грыцько Мыколе, прислонившему свой велосипед к радиатору, — греется, потому что жарко. Заметил, бригадир, что жарко ноне? Радиатор кипит, охлаждение кипятком…

Голос у Грыцька жесткий и спокойный. Не находит он нужным подыгрывать начальству, тоже изображать испуг и переживания, суетливую озабоченность и досаду. Словно и не замечая начальство, он все так же спокойно вытирает пот со лба, сильной, хотя по-бабьи рыхлой, рукой дергает вентиляторный ремень, проверяет его натяжение, заглядывает в радиатор, сняв обжигающую крышку; затем стрельнул взглядом на рычажок опережения — и с зажиганием, мол, в порядке…

— Задрал бы ему подол, если греется, — говорит Мыкола. Говорит уже как бы по-свойски, потому что Жебрак пошел навстречу Зинаиде Пахомовне. И та на байдарке своей примчалась к остановившемуся трактору. Злая, идет с напуском, кнутовищем — по сапожкам.

Мыкола проверяет уровень масла. Ну, это он зря, положим. Масло свежее и под загвоздку — я его сам утром залил. И, посмотрев на недоумевающего Грыцько, Мыкола добавляет въедливым шепотом:

— Я о капоте говорю, не о бабьем подоле! Там бы ты небось сообразил!.. Круговой обдув все же. Да их снять нужно на уборку.

Мне обидно за Грыцько. Почему-то так заведено в бригаде: Грыцька ругать — всегда можно. Всем его можно ругать. Потому что он безобидный. Потому что добрый и шутник…

Мыкола между тем разразился лекцией. Я понимаю, что это он перед вернувшимся Жебраком рисуется. Не люблю я, когда люди за чужой счет себе уважение зарабатывают. И в детдоме есть такие!.. Что ты, мол, — надо было так и так… И все речи, чтоб себя умным выставить перед Леманом или Беллой Григорьевной.

— Греется трактор, значит, утечка воды. Или ослаб и пробуксовывает вентиляторный ремень; или зажигание раннее!

Зачем, ну зачем же говорит это Мыкола! Ведь с этого же начал Грыцько — воду проверил, ремень и зажигание проверил. Эх, люди… Играют друг перед другом, хоть все шито белыми нитками.

И, конечно, тут как тут — Пахомовна! Скидальщики, заслышав ее голосок, повскакивали — как солдаты, заслышав голос генерала! Сейчас, мол, представление будет. Мастер она, агрономша наша, стружку снимать! Ни матерных слов, ни вроде оскорблений, а после нее человек чувствует себя, будто все нутро из него вынули. Белозерова не боятся так, как Пахомовну. Да что там — он сам ее побаивается.

— Тын да помеха, смех да потеха… Работники! — еще издали, не доходя до Грыцька и устраняя с пути Жебрака, распаляет себя Пахомовна. Кнутовище так и ходит в руке: отстегает Грыцько? Эхма-Кострома — лизать ему топор на сорокаградусном морозе…

— Свою же машину не знаете! На курсах небось галок ловили! — начинает свой разгон агрономша. Уже всегда у нее так выходит. Если разгон — на вы переходит. — Тракторист — кто теорию знает. А баранку крутить и дурак сможет!.. Вот и результат, что штаны протирали и галок ловили!

— Не-э, — тянет Грыцько. — Галок на курсах я не ловил. Случалось, подремывал я, Зинаида Пахомовна.

— Я — галок? Я учился с опережением зажигания! Ох, какая я была, лед колола и плыла, — копаясь в машине, скоморошил Грыцько. — Я технику в прозор бачу, а начальство мне толечко свет застит!

— Снять его с трактора! — закипела Зинаида Пахомовна и от злости притопнула своим ладным сапожком. Мыкола и Жебрак переглянулись. Зря, мол, она так. А Грыцько словно и не слышит ничего. Он задирает капоты — издали теперь трактор, наверно, похож на большую черную бабочку, замершую на поле со сложенными вверх крылышками. Хорошенько вытерев руки о штанины комбинезона, Грыцько внимательно разглядывает на Пахомовну, на Жебрака.

— Машина после перетяжки. Подшипники еще не приработались. Вот, можете спытаты нашего прохфессора… Скажи им, Мыкола. Мабуть, ночью нужно будет уточнить подтяжку. На час раньше встану, чтоб 25 часов в сутки робыть! Лишь бы начальство ублажить!

И, повернувшись ко мне:

— Как, сделаем, помощник? — подмигнул мне Грыцько. — Ну и молодец! Он еще и про меня может сейчас вспомнить!

Все зависит от меня — как я скажу! Жебрак, Мыкола, агрономша — их словно нет для Грыцька.

— Надо, так сделаем! — говорю я, стараясь не краснеть. Серьезность моего ответа встречена хохотом скидальщиков. Пахомовна как-то поверх их голов взглянула — что еще тут, мол, за люди?

— Чего гогочете? А у вас все в порядке? Ножи бы пока проверили!.. Смазали бы чего надо! — громко, как на митинге, кинула агрономша.

— Не баба, хмырь болотный, — ворчит кто-то из скидальщиков.

— Самих бы смазать… Сала бы по полфунта на брата, — огрызнулся кто-то из скидальщиков. И опять все скидальщики смеются. Каждый из них теперь — кум королю! Что им теперь Пахомовна?

Мыкола вдруг переходит на деловой тон, он советует Грыцьку.

— И еще каустиком промойте ночью рубашку блока. А то лежит без дела. Все надо говорить. Что ж я, зря из МТС, выходит, привез его? — Затем ко мне: — Бегом к водовозу — чтоб по бочке воды на углах загона! И чтоб немедленно!.. И чаще доливай радиатор, помощничек! А то…

— Расстрел через повешенье, — подсказывает Грыцько.

Последнее — это уже вдогонку мне. Острая стерня жалит ступни, я на бегу пытаюсь ставить их так, чтоб приминать стерню. Но особенно больно, когда она трогает мои цыпки! Все ноги в мелких кровяных трещинках. Как-то, завидев эти цыпки, Варвара сказала: «Бачыш, как швыдко растешь. Даже шкурка репается!» — и грохнула как в бочку своим смехом. Больно, когда на эти цыпки попадет керосин или автол. Как ни стараешься аккуратно заливать горючее и масло, все равно обольешься. А когда ветерок, — тут иной раз не то что на ноги, на лицо, даже в глаза попадает!.. Грыцько говорит: «Настоящий тракторист!» Стоит ли тогда мыться лишний раз!..