Александр Ливанов - Солнце на полдень

Из этого оцепенения нас выводит голос Беллы Григорьевны: «Ребята! Дисциплина, ребята!» На этот раз возглас нашей немногословной воспитательницы, в которой где-то затаилась военная косточка, не лишен смысла. Он означает, что пора и нам в поле.

Когда мы оглядываемся, Колька Муха уже сидит на двуколке, рядом с председателем. Неисповедимы пути господни и мысли начальства! Почему-то нам странным кажется, что на такую важную работу Леман послал такого ненадежного человека. Мы, конечно, завидуем Кольке Мухе. А где он будет ночевать? Где питаться?

Мы с Женькой молча переглядываемся. Почему вдруг такое везение Кольке Мухе? А еще все скулил он, что Леман его ненавидит, что он первый, мол, ненавидит этого фрайера во френчике… Разве сравнить кузню с помидорами! Мы еще раз оглядываемся — и зависть, как ядовитая змея, впивает свое жало прямо в сердце: Карпенко, привалясь бочком к железной дужке на краю сиденья, отдал кнут и вожжи Кольке Мухе! А тот — рад стараться, помахивает кнутиком, подергивает вожжи, кобылка во всю прыть раскидывает ноги. Живая! Густая пыль, целое облако пыли несется в нашу сторону. Да, теперь Колька Муха поплевывает на нас этой пылью. Что ж, как говорит Леман, пыль не сало, отряхнул — не стало. Скорей бы Шура приехал…

Везет же людям! Колька Муха будет работать в настоящей кузне, он будет ковать лемеха для тракторной бригады, он небось и возле тракторов побывает… А нам опять — помидоры, помидоры… Вот тебе и — мальчики! Порадовал нас Леман, нечего сказать. Разве эти надоевшие помидоры — мужская работа? Вроде мешками дым таскать. Это работа для Люськи Одуванчика. Мы на большее годимся. А то — наравне с девчонками. И то сказать, — если бы наравне! Девчонки, оказывается, лучше нас работают, больше нас собирают. Не сговорились же они, чтобы унижать наше мужское достоинство? Все нас попрекают девчонками. И Леман, и тетя Клава, и Белла Григорьевна. Панько и Шура нам подтвердили, что по документам так выходит. Обставляют нас девочки. Прямо позор. Видно, и впрямь — не мужская работа помидорная. Женька толкует мне про ритм. Он, этот ритм, — по теории Жени — в основе всей-всей жизни! Солнце — ритм, сердце — ритм, музыка — ритм. Женщины, дающие жизнь человеку, — носители ритма. Они и в работе ритмичней, они не отвлекаются, когда хотят, конечно… И долго еще Женя толкует про ритмы — и даже природную гармоничность женского начала бытия! Уж лучше бы сыграл «Турецкий марш»!

А грустно стало без Масюкова, Кольки Мухи, Колябы, уркача, ширмача-неудачника, битого херсонским Привозом, вознесенного своей гордыней и воображением до жигана. Человек трудно сознает свое поражение… Будь это полководец со своей стратегией или простой карманник, вся стратегия которого — ставка на удачу, на фарт, на быстроту ног.

А ведь не оглянулся Колька Муха! Мы уже для него не существуем. Выбьет кувалдой, выдует мехами его мечтательную блажь о блатном фарте?

Где и когда, наконец, судьба представит нам возможность оправдать свое мужское достоинство? Помидоры-помидорчики, лучше бы вы остались сатанинскими яблоками, ядом, остались бы где-то в Южной Америке… Лучше бы нам не знаться с вами!

Теплая истома разливается по всему телу — и мы не засыпаем, а проваливаемся в сон. Стоит нам только навзничь упасть на землю, запрокинуть руки за голову, кое-как прикрыть рубашкой лицо от солнца — и мы уже спим. Сон наваливается на нас свинцовой тяжестью. И нет блаженства выше этих минут послеобеденного сна. Панько в это время занят машиной, погрузкой и проверкой квитанций.

Леман уходит по делам в правление. Белла Григорьевна и тетя Клава иной раз тоже засыпают, сидя под невысокими кустами помидорными, рядом с уснувшей Алкой. Женщины засыпают как-то полуобнявшись, и все же видно, что старшая — тетя Клава, она, как мать, спит словно одним лишь глазом, тревожно, лишь бы не разбудить Беллу Григорьевну, приткнувшуюся к ней, как дочь к матери, или возложившую голову на поднятые шалашиком колени тети Клавы. Платки женщины приспускают при этом на глаза — сон их чуток. Стоит лишь кому-нибудь подать голос, они тут же пробуждаются, причем с таким преувеличенным чувством присутствия на лице, словно вовсе и не спали! Так, мол, от солнца чуть укрылись. Главное — никогда не разваливаются подобно нам, мальчикам. Лежим на земле, как разварная рыба на плоском блюде. Женщины загадка для нас. И все взрослые — загадка. Как, скажем, могут Леман и Панько обойтись без сна после обеда? Все на ногах да на ногах, когда нас так и тянет — растянуться, задать храповицкого. Женя, наш музыкальный талант, это объясняет весьма туманно. «Мы тратим силы не на то. Делаем лишнее, зряшное, тратим попусту движения, нервы, мышцы. Старшие — прицельны, экономны, бережливей — поэтому богаче силой! Организм — что музыкальный инструмент, надо уметь его настраивать… Мы же умеем только расстраивать. Вообще жизнь — искусство!» Как всегда, Женя краснеет, изрекая свои туманные сентенции. Можно подумать, он их почерпнул из нечистого опыта, из грешного источника. Женя — тоже загадка.

Какая-нибудь девчонка прибежит с цветочком, шумнет от нетерпения показать воспитательницам свою находку, еще сама не успела замереть на полуслове, совестливо закусив губку, как тут же ее укоризненно пристыдит вездесущая Устя. Она никогда не спит, никогда не отдыхает и никогда не устает! Удивительный это человек, Устя Шапарь. Малышня так и вьется вокруг нее. Когда она ведет их к речке, в самом деле кажется — молоденькая наседка с цыплятами!

…Кто это меня толкает в бок, потом срывает рубашку с лица! Глаза открыты — а ничего не соображаю, как медведь, выбравшись из берлоги. После глубокого сна сердце оглушает меня всего своим тревожным стуком.

— Ты? — словно не веря глазам своим, спрашиваю у Кольки Мухи. Лицо его, перечеркнутое шрамом, все расплылось в улыбке. Он тут же расталкивает Женьку и Лешку. Теперь уже они одуревшими глазами смотрят на Кольку Муху. Что случилось? Разве можно так резко будить человека — сердце заходится в груди от испуга!

— Скорей! Побежали в кузню! Кузнец и молотобоец ушли обедать! Небось обед с дремотой… После сытного обеда по закону Архимеда — полагается поспать. А я вам все-все покажу!.. Здорово? По-ку-ем, эхма!

Мы бежим прямиком к кузне. Она недалеко от правления. Мы рискуем нарваться на Лемана, но мы забываем об этом. Молодец Колька Муха! Не зазнался, не забыл про нас. Пусть и нам покажет кузню: и наковальню, и мехи, и гудящее пламя в горне…

Из широких дверей кузницы выпархивают ласточки. Они, мол, не причастны к нашему самовольству. «Птичка божия не знает ни заботы, ни труда»… И вообще — что она знает?.. А мы вот сейчас ковать будем!.. Могли б и полюбопытствовать, птички божьи!